Жены и любовницы нацистов

Германа тоже беспокоило его с Карин будущее. Он не мог предсказать ход событий, поэтому просто наблюдал за их развитием и строил планы. Герман четко осознавал, что пока не закончится процесс против путчистов, среди которых был и он сам, вернуться в Германию практически невозможно. Об этом он даже писал в письме своей теще 22 февраля 1924 года: «Во время процесса (против Гитлера и остальных путчистов, который продолжался с 26 февраля по 1 апреля 1924 года) я планирую оставаться здесь, но потом, если не представится шанса вернуться в Германию, мы хотим через Италию попасть в Швецию. Так как пребывание там все еще значительно дешевле, чем везде, и прежде всего намного красивее, нежели в Австрии… Может быть, там я найду какую-нибудь работу, пока условия не позволят вернуться в Германию. Ведь я хочу вернуться только в нацистскую Германию, а не в эту еврейскую республику. Я снова буду готов к борьбе за свою родину…»

Карин полностью разделяла антисемитские взгляды мужа. Трудно сказать, какие у нее были на это причины. Ведь интеллигенция Германии не особенно сильно грешила подобными взглядами. Тем не-менее Карин с гордостью и пиететом рассказывала своей сестре Лили историю о ее бывшем шофере Шелльсхорне:«Он теперь без работы, без гроша в кармане. Но когда ему предложили место шофера в замке одного богатого еврея, он гордо отказался со словами: «Кто однажды удостаивался чести служить Гитлеру или Герингу, должен испытывать боль, как от смертельной раны, когда ему предлагают получить работу у семита. В тысячу раз лучше умереть от голода, чем служить еврею». Пафос этих строк — просто фантастический, но сколько в них гордости смертельно больной женщины, которая узнала о верности своего работника. Для впечатлительной Карин на месте еврея мог быть человек любой национальности. Главное в этом монологе то, что шофер считает своими лучшими воспоминаниями время работы на партию.

Процесс против Гитлера и Геринга начался в Мюнхене 26 февраля 1924 года. Оба они были прекрасно информированы об этом событии доктором Родером. Карин не находила себе места и всем повторяла без устали: «Я неслыханно взволнована. Мысленно я все чаще чувствую себя рядом с Гитлером. Господи, помет ему. Я должна срочно написать матери, это поможет мне легче перенести волнение…». Как выяснилось позже, страхи и волнение были совершенно напрасны и необоснованы. По ходу дела странно исчезли обвинения в пропаже крупной суммы денег и убийстве четырех полицейских, которое произошло во время марша. Баварский суд проявил чудеса мягкотелости. Объявлялись все новые и новые смягчающие обстоятельства. Гитлера приговорили к пяти годам заключения в крепости, но шесть месяцев, пока шло следствие, из этого срока сразу же исключили. Остальные четыре с половиной года оказались условным заключением. Для Гитлера, который являлся подданным Австрии, приговор не представлял ни малейшей опасности и никак не мешал дальнейшей работе.