В своих воспоминаниях Эмми Геринг писала потом: «Герман поздравил меня и подарил очень красивый гарнитур из геноцита (циркония). К его глубокому разочарованию, это сделало меня не настолько счастливой, как он надеялся. В противоположность ему, я себе никогда не позволяла большого количества драгоценностей».
На самом деле это всего лишь слова. Эмми выбрала себе именно такую стратегию защиты во время разбирательства ее дела судебной палатой 20 июля 1948 года. Она всячески старалась свалить вину на Германа Геринга и пыталась убедить судебных заседателей, что была просто вынуждена носить большое количество драгоценностей, чтобы угодить своему супругу. Мол, в противном случае он мог на нее рассердиться. Это заявление в корне опроверг и назвал лживым государственный обвинитель, который вспомнил ее пребывание в Вене в октябре 1940 года, когда «по случаю посещения постановки обвиняемая пришла в Венскую государственную оперу в белом пальто из горностая и с большим количеством драгоценных украшений, чем вызвала неудовольствие публики…».На следующий день после свадьбы, в тщательно охраняемых комнатах дворца премьер-министра, журналистам — как это было некогда принято при королевских дворах — продемонстрировали совершенно без стеснения многочисленные подарки, которые, как скромно заметил Геринг, ему с супругой «подарил мой народ».
Директора знаменитых музеев и бургомистры крупных немецких городов получили однозначные инструкции о том, что должно быть подарено Герману и Эмми Геринг и на какую сумму. Директора музеев перетрясли свои фонды, отыскивая максимально редкие и дорогие подарки для любившего антиквариат Германа. Бургомистры прошерстили свои городские кассы. Все крупные предприятия и учреждения Германии тоже обязали преподнести свадебные дары. Например, гамбургскому сенату пришлось оплатить знаменитый символ города — серебряный корабль, которым Эмми с детства любовалась в городском музее. Это роскошное произведение искусства заняло почетное место в доме Эмми Геринг. Болгарский царь Борис преподнес второй жене Германа Геринга сапфировый браслет, который тоже хранился в одном из музеев Болгарии.К 1935 году доктор Йозеф Геббельс уже полностью подмял под себя и сделал контролируемой всю германскую прессу. Поэтому ей пришлось встретить свадьбу премьер-министра с провинциальной актрисой с кляпом во рту, который прессе позволяли вынуть только для того, чтобы исторгнуть еще один восторженно-приветственный вопль в адрес молодоженов. Журналисты тоже получили свои директивы: как писать и в каких именно интонациях. Оговаривались даже восторженные выражения, которые должны были присутствовать в публикациях.
Клаус Манн, сын эмигрировавшего в 1933 году «пресловутого писателя и полуеврея Томаса Манна
» написал открытое письмо своей коллеге по искусству, ставшей фрау Геринг: «… теперь Вы, конечно, еще выше подниметесь над артистическими кругами, в которых так много циркулирует дружеских сплетен о Вас. О небо, что еще сделала фрау «матъ страны» для карьеры… И что за свадебных гостей Вы имели: все старые соратники, которых Ваш бойкий супруг еще не заставил убить. Среди них соратники Керл и Штрейхер превзошли сами себя в безобидном остроумии. Молитву за столом прочитал Мюллер, который своих коллег приказал избить в их приходских домах. Так много смеха никогда не было в провинциальном театре, где, если представлялся случай, я восхищался Вами… позади пышных портьер не выступали убитые из концлагерей, замученные до смерти, застреленные при попытке к бегству, самоубийцы. Не мерещится ли Вам кровавая голова?»