Жены русских царей

Так, Чернышёв особенно хлопотал, при его посредстве, о возвращении из ссылки княгини Троекуровой, столь нещадно избитой батогами в 1718 году; просил о чём-то таинственно кн. Николай Щербатов, без сомнения, о своих родственниках, также пострадавших в то страдное время; просил в Степан Лопухин... но нет, у того были свои заботы: писал он Виллиму Ивановичу, что-де осматривает он да холит лошадей его, своего «дядюшки и отца», тех самых лошадей, которых «присовокупил» дядюшка в бытность свою в Астрахани в 1722 году от Волынского. Хлопочет Степан Васильевич Лопухин о покупке позументов и других гардеробных принадлежностей опять-таки для дядюшки. Кажется, все заботы такие невинные, столь бескорыстные, но тут же в письме вложена цидулка другого почерка и без подписи: «в московском уезде сельцо Суханове с деревнями — 25 дворов, в суздальском уезде село Слумово с деревнями — 300 дворов». Цидулка красноречиво свидетельствовала, что и зять камер-юнкера не хотел упустить благоприятного случая поживиться от щедрот государыни.

Соблазн вообще так был велик, с коронацией соединялось столько надежд на милости, что даже честный воин фельдмаршал князь Михаил Михайлович Голицын — и тот не хотел остаться вдали от места торжества: «уведомился я, — писал князь к Виллиму Монсу из Ахтырки, — уведомился, якобы их величества в Москву изволят прибыть вскорости: того ради вас, моего государя, прошу, дабы для такого великого дела, которое между всей Европиею над её величеством... прославитца, излуча час доложить, чтоб хотя на малое время был (я) уволен в Москву,., и какой на доклад изволите получить указ, прошу приказать меня уведомить».

Подарки между тем идут да идут Монсу; у него правило — ничем не брезговать. Иван Толстой прислал собаку «для веселия»; симбирский помещик Суровцев подарил нарочно приведённую из своей вотчины лошадь и дарит на том основании, что она «будет сходна» с одной из лошадей Монса. Михаил Головкин, посол в Берлине, при посредстве канцлера, отца своего, презентовал Виллиму Ивановичу иноходца, так как «его милость до таких лошадей охотник». Князь Алексей Долгоруков, как мы видели, одолжил брата и сестру Монс двумя шестериками лошадей и коляской.

Причина столь щедрого одолжения состояла в следующем: некто иноземец Стельс владел, по указу государя, несколькими дворцовыми деревнями, приписанными к пороховым его заводам; по смерти Стельса не осталось прямых наследников, тем не менее шурин его Марли продал деревни кн. Долгорукову; обер-фискал протестовал против незаконной продажи, и вот покупщик спешил сделать её законною щедрыми «посулами»; сенат позамешкался, решения не положил — и дело, стараниями Монса, скоро очутилось в вотчинной коллегии.

По-видимому, скромнее других подарков была посылочка из Вологды иноземки-негоциантки Готман. Она хлопотала о жалованной грамоте на вольную покупку в Вологде и во других городах пеньки и другого товара, с тем чтобы отпускать его чрез архангельский порт за границу. Отпуск товаров за границу, в силу указов Петра, должен был производиться чрез петербургский порт, вот почему просьбу Готман трудно было удовлетоврить; зная это, она для лучшего «старательства» послала к высокой милости Монса рыжичков меленьких в сулеечке. «Соблаговолите принять, — заключила она свою просьбу, — и кушать на здоровье, и на сию мою малую посылку подивить не извольте». Немного нужно догадливости, чтобы понять, что «меленькие рыжички» были не что другое, как голландские червонцы.

Они подошли кстати: среди приготовлений к коронации Екатерины Виллим Иванович развлекался постройкой обширного, богатого, комфортабельного дома — на месте дома, купленного им у доктора Поликола, находившегося на правом берегу (к стороне адмиралтейства) речки Мьи (Мойки). Придворный стряпчий Маслов принял на себя хлопоты о найме и заключении контракта с рабочими, о покупке материалов, наблюдении за работами и проч.; из ведомства кабинета её величества на постройку дома камер-юнкера отпустил даром плитняку (12 куб. сажень), кирпичу (130 тыс.), извести (650 боч.) и прочего материала; обер-полицеймейстер Девиер хлопотал между тем по делу покупки Монсом другого двора, на Васильевском острове, у флотского поручика Арсеньева. Государевы указы, однако, строго-настрого запрещали — ничьих дворов на Васильевском острове, кроме излишних против указного числа, ни под каким видом не продавать и не закладывать, доколе тот остров «не удовольствуется строением». Двор поручика не был в числе излишних, покупка не состоялась, и, извещая Монса о неудаче хлопот, Девиер тут же в письме осторожно вложил безымённую, своей, впрочем, руки, цидулку: «объявляю вашей милости: имею у себя две лошади — коня да рыскучую лошадь, и, ежели которая вам будет угодна, изволь ко мне отписать, куда её к вашей милости прислать».