Жермини Ласерте. Братья Земганно. Актриса Фостен

Все же раз в неделю мадемуазель де Варандейль выходила из дому. Именно из-за этих прогулок, из-за близости к месту, куда она еженедельно отправлялась, старая дева покинула свою прежнюю квартиру на улице Тэбу и переехала на улицу Лаваль. Здоровая или больная, но раз в неделю она шла на кладбище Монмартр, где покоились ее отец, ее брат, женщины, которых она оплакивала, все, кто уже отстрадал, У нее был почти античный культ мертвых и смерти. Могилы были для нее священны, близки и дороги. Мадемуазель де Варандейль любила землю, в которой спали вечным сном ее близкие, любила за то, что эта земля возвращала надежду на освобождение и готова была принять ее бренные останки. Она выходила из дому рано утром, опираясь на служанку, которая несла складной стул. Возле самого кладбища она заглядывала к продавщице венков, которая уже много лет знала мадемуазель де Варандейль и зимой отдавала ей свою ножную грелку. Там она несколько минут отдыхала, затем, нагрузив Жермини венками из бессмертников, входила в кладбищенские ворота, сворачивала в аллею налево от большого кедра и, от могилы к могиле, медленно совершала свое паломничество. Она отбрасывала увядшие цветы, сгребала сухие листья, подвязывала венки, садилась на складной стул, смотрела, думала, кончиком зонтика рассеянно очищая от мха плоский камень надгробья. Потом вставала, оглядывалась, словно прощаясь с могилой, которую покидала, шла дальше, снова останавливалась и опять вела тихий разговор с той частицей своего сердца, которая спала под надгробной плитой. Обойдя всех дорогих ей покойников, она медленно возвращалась домой, отгородившись благоговейным молчанием и словно страшась заговорить.

III

Погрузившись в воспоминания, мадемуазель де Варандейль закрыла глаза.

Служанка оборвала рассказ, и конец истории, готовый было сорваться у нее с губ, остался затаенным в сердце.

А конец был такой.

Когда маленькая Жермини — ей еще не исполнилось пятнадцати лет — приехала в Париж, сестры, которым не терпелось куда-нибудь ее пристроить, чтобы она начала зарабатывать себе на жизнь, подыскали ей место в захудалом кафе на бульваре, где в качестве горничной она прислуживала хозяйке и одновременно исполняла черную работу по заведению. Девочка, внезапно вырванная из привычной деревенской обстановки, чувствовала себя чужой в этом месте, среди этих людей, и всех дичилась. Инстинктивное целомудрие пробуждающейся женщины протестовало в ней против общения с официантами, против совместной работы, еды, жизни рядом с мужчинами. Всякий раз, когда Жермини в свой свободный день приходила к сестрам, она разражалась беспричинными слезами, рыдала, устраивала истерики, боялась вернуться в кафе, говоря, что ей там не нравится, что она не хочет там оставаться и предпочитает жить у сестер. Ей отвечали, что достаточно уже было потрачено денег на ее приезд, что все это — капризы, что она хорошо устроена, и, плачущую, отправляли назад в кафе. Она не осмеливалась рассказать, как ей тяжко существование бок о бок с официантами, циничными, бесстыдными зубоскалами, которые на своей работе надышались всеми видами порока, вывалялись в грязи разгула, насквозь пропитались прокисшей бурдой оргий. Ей все время приходилось выслушивать грязные шутки, подвергаться жестоким издевательствам и гнусным выходкам этих людей, которые радовались, обретя жертву в лице маленькой, тощей и хилой дикарки, ничего не понимающей, насупленной, боязливой и угрюмой, нищенски одетой в неказистые деревенские платьица. Официанты вымещали всю накопившуюся в них злобу на запуганном ежечасными преследованиями, словно оглушенном ребенке. Они играли на ее невежестве, обманывали, строили всякие каверзы, изнуряли работой, непрерывно одуряли безжалостными насмешками и доводили до полного отупения этот и без того ошеломленный мозг. Кроме того, они говорили вещи, которые, хотя и были ей непонятны, все же заставляли ее краснеть и смущаться. Своими грязными намеками они пятнали чистоту четырнадцатилетней девочки, забавлялись, подстегивая ее ребяческое любопытство и заставляя подглядывать в двери отдельных кабинетов.