Жернова. 1918–1953. Большая чистка

И Семен Михайлович еще раз исподлобья глянул на Мехлиса и подивился, как этот щелкоперишка повел себя до того уверенно и независимо, даже нагло, будто всю жизнь только и делал, что заседал в Главном военном совете страны рядом с маршалами и командармами. Да и чего ему вести себя по-другому, если он все время крутился при Сталине, пылинки с него сдувал, и от него только и слышишь: Сталин да Сталин. У Семена Михайловича язык на такое подхалимство не поворачивается. Даже когда речь ему напишут, он и то на Сталине спотыкается, хотя и понимает, что без Сталина никак нельзя.

Мехлис, между тем, высоко вскинув голову аскета и фанатика, оглядывал сидящих за столом людей, показывая своим самоуверенным видом, что, хотя он еще вчера был сугубо гражданским человеком, уже сегодня не потерпит к себе отношения, как к какому-нибудь шпаку или штафирке. Он был абсолютно уверен, что нужен Сталину, что Сталин без Мехлиса не сумел бы стать тем, кем он стал, что без Мехлиса ему не навести порядок ни в армии, ни в партии, где у Сталина слишком много врагов. Мехлис догадывался, что нынешняя чистка партии и ее верхних эшелонов особенная, что не попадет в жернова этой чистки только тот, кто сам станет частью этих жерновов.

Ко всему прочему, Мехлису нравилось быть наверху, распоряжаться судьбами других. Он лез сюда, наверх, долго и упорно, выискивая любую возможность, не брезгуя ничем, проявляя истинно еврейскую изобретательность и наглость. Он вовремя понял, что еврейская партия «Рабочие Сиона», в которой он когда-то состоял, не представляла из себя той силы, с помощью которой можно чего-то достичь, и вовремя переметнулся к большевикам, которым очень не хватало грамотных людей. В восемнадцатом его и некоторых других молодых евреев приставили к члену Политбюро Сталину соглядатаем, но Мехлис быстро понял, что Сталин — это тот человек, на которого можно и нужно поставить все. И он поставил на Сталина свою жизнь. И не прогадал. Другие помощники Сталина пытались служить и Сталину, и Троцкому, и Зиновьеву с Каменевым. Они были слишком евреями, чтобы безраздельно встать на сторону грузина. И где они теперь? А он, Мехлис, Сталина не предавал… Ну, разве что в самом начале, но исключительно по мелочам. Зато, уверовав в своего хозяина, служил и служит ему не за страх, а за совесть. Старая и проверенная веками истина: каждому фараону нужен свой Иосиф Израильтянин.

Конечно, наверху очень опасно, но это такая опасность, которая заставляет сжимать в комок все свои нервы, напрягать все свои умственные и душевные силы. Здесь — жизнь в полном смысле этого слова, ниже — прозябание, которое хуже смерти. И не столь уж важно, чьими судьбами распоряжаться: русских ли, евреев ли или еще каких-то народов и рас. Все это ерунда, не стоящая внимания. Главное — взять противника за глотку и услыхать его предсмертные хрипы. Чем меньше врагов, тем больше шансов не только выжить, но и остаться наверху. Наслаждение властью — самое высокое наслаждение из всех, какие только придумал Ингова… если он когда-то существовал.

— Без дисциплины даже в мелочах нет партии, — после недолгого молчания продолжил Сталин обычным своим глуховатым голосом. — Так учил нас великий Ленин. В свою очередь, без партии нет армии, нет «железных батальонов пролетариата», как говаривал Энгельс… — И обронил, ни к кому не обращаясь: — Пожалуй, начнем заседание Совета. — Подождал, пока Ворошилов прокашляется и произнесет первые слова, затем, как бы сняв с себя ответственность за дальнейшее, пошел вдоль стола скользящей походкой, так что казалось, будто он и не идет, а на чем-то едет — настолько неподвижным оставалось все его тело.

Ворошилов говорил о заговоре среди высшего командного состава Красной армии. Путаясь, то и дело заглядывая в бумажки, рассказывал, как был раскрыт заговор, кто в него входил, какие выводы необходимо сделать наркомату обороны на будущее.