Жернова. 1918–1953. Держава

Сталин поднял голову, сузившиеся до темных щелок глаза его уставились на Берию, затем он отвернулся, тяжело поднялся, опираясь обеими руками в подлокотники плетеного кресла, постоял, качнулся и пошел по дорожке в глубь сада.

Берия остался на месте. Через минуту Сталин вернулся.

Спросил тоже по-грузински, словно плюнул:

— Давно?

— Давно. Честно говоря, я думал, что это враки, пока мой человек сам не услыхал от этой дамы эти же разговоры. Я счел своим партийным долгом…

— Один твой человек ничего не значит, — резко оборвал Сталин.

— У меня есть магнитофонная запись разговора этой дамы с одной из ее подруг. Ее можно послушать…

— Не надо, — не сразу откликнулся Сталин. Он снова сел в кресло, принялся набивать табаком трубку, низко склонив седеющую голову.

Берия терпеливо ждал в двух шагах от стола.

— Хорошо. Мы полагаем… — заговорил Сталин, раскурив трубку и мрачно поглядев на Берию. Слова ложились тяжело, через силу: — Мы полагаем, что у тебя достаточно власти, чтобы пресечь эти разговоры раз и навсегда. — Затем добавил ледяным тоном: — Мне эта особа… больше… не нужна. Мы не ограничиваем тебя в методах. Но чтобы без шума. И больше о ней я слышать… не желаю.

Берия склонил длинноносую голову.

— Будет сделано, товарищ Сталин, — произнес он, но не сдвинулся с места.

— Что у тебя еще?

— У Ежова я нашел папку с делом на артиста Михоэлса, — сверкнул Берия круглыми стеклами пенсне. — В ней сообщается, что этот артист установил небескорыстные тесные отношения с семьей Аллилуевых. Водит туда своих приятелей. Существует в некоторых кругах определенное представление, что те, кто вхож в дом Аллилуевых, имеют больше прав по сравнению с другими и находятся под неким покровительством. Ваша дочь часто бывает там. Один из великовозрастных приятелей Михоэлса оказывает ей слишком настойчивые знаки внимания, дает ей читать книги весьма скабрезного содержания, показывает фотографии непристойного свойства. Человек этот известен в кругах московской богемы как отъявленный бабник и охотник за женщинами из высших кругов власти…

Сталин кивнул головой и ничего не сказал, но Берии показалось, что его последнее сообщение не произвело на Сталина более удручающего впечатления, чем о длинном языке любовницы Сталина Киры Кулик. Постояв несколько мгновений в ожидании распоряжений и не дождавшись, Лаврентий Павлович повернулся и пошел к воротам, возле которых топтался маршал Тимошенко.

Берия не ошибся: о легкомысленном поведении дочери Сталину уже докладывал начальник охраны Кремля Власик, так что для него это, действительно, не было неожиданностью. Сталин только не знал, что ему делать, учитывая строптивый и своенравный характер дочери. То же самое и в отношении Аллилуевых: не станешь ведь требовать от людей, близких тебе по покойной жене, чтобы они выбирали себе друзей и знакомых по рекомендации Сталина… Пожалуй, пусть все идет, как идет. А там будет видно. Но Кира Кулик…

Сталин вдруг почувствовал, что ему не хватает воздуху, что он задыхается, а в глазах темно. Прижав руку к левой стороне груди, он сидел несколько минут неподвижно, закрыв глаза, с тревогой прислушиваясь к неровным толчкам своего сердца. Вот от кого он не ожидал такой подлости, как и от себя такой болезненной реакции на эту подлость. Или все женщины таковы? Но что такого она могла рассказывать своим подругам? Как спит с товарищем Сталиным? Вряд ли. С товарищем Сталиным спали многие, но ни одна из них не докатилась до такой низости. Скорее всего, Кира рассказывала о нравах кремлевских обитателей. Нравы, скажем прямо, не отличаются моральной чистотой и целомудрием. Но с этим ничего не поделаешь: у этих жеребцов столько нерастраченной физической энергии, что они, вместо какого-нибудь спорта или собственных жен, растрачивают ее на молоденьких баб. Да и возраст… В таком возрасте хочется именно молоденькую бабу. Иные скатываются до шестнадцатилетних девчонок. И даже моложе. Надо принять закон, ограничивающий похоть этих жеребцов… А Кира… Может, это наговоры? Мало ли у товарища Сталина врагов… Потерпев поражение в открытой политической борьбе, они не брезгают ничем. Вот и жену его тоже — всё они… Но нет, Берия не станет попусту наговаривать на Киру или пользоваться непроверенными слухами. А вдруг и сам Берия? Нет, этого не может быть. Да и нельзя не доверять всем. Но как же жаль Киру. Такая красота, такое обаяние, такая — по-женски — умница… Другой такой уже не будет. Но ничего не поделаешь: дура! Плюнуть и растереть. И забыть. И черт с ней!