Жернова. 1918–1953. Держава

— Итак, будем считать, что с этой дамой покончено, — подвел итог терпеливому молчанию своего верного помощника Лаврентий Павлович. — Теперь по вопросу реабилитации военных и ученых. Я докладывал Сталину, он велел ускорить. Будем ускорять. Мне нужно несколько человек из обеих групп на личное собеседование. Эти люди должны быть известными в своей среде и действительно ни в чем не виноватыми. Впрочем, небольшие грешки допустимы. Даже желательны: кто из нас не грешен. Решение о предварительной реабилитации этих людей я сообщу им сам. Вот в этом кабинете. Надо, чтобы люди знали, кто вершил беззаконие, а кто исправляет допущенный ими произвол. Есть у тебя такие люди?

— Так точно, Лаврентий Павлович, такие люди есть. Среди ученых и конструкторов, например, я бы назвал Рамзина. Он проходил по делу «Промпартии». Бывший директор Теплотехнического института. Видный ученый. Фигура очень известная…

— Нет, этого не надо, — перебил Лаврентий Павлович. — Я помню: шел в качестве руководителя этой самой «Промпартии». Он действительно полезный человек?

— Если верить некоторым ученым, в большевизме которых сомневаться не приходится… К тому же он показал себя талантливым организатором и руководителем научного института. За ним вообще ничего противоправного нет. А попал он на скамью подсудимых по ложному доносу. Если не считать его независимые суждения по реализации на практике некоторых научных тем…

— Что ж, реабилитируй, но потом присматривай. Ленин не очень-то доверял интеллигентам.

— Кстати, этот Рамзин принимал участие в разработке плана ГОЭЛРО. Ленин его хорошо знал.

— Кто еще? — недовольно поморщился Берия: он не любил, когда ему совали в нос его неосведомленность. Но от Меркулова он всегда требовал полной информации без всяких прикрас и умолчаний. Сам требовал, сам и получай.

— Тогда я бы порекомендовал авиационного конструктора Туполева, — ровным голосом предложил Меркулов. — За ним тоже абсолютно ничего нет, кроме его личного признания в контрреволюционной деятельности. Его подвела неуживчивость, слишком высокое мнение о себе самом и зависть соперников…

— Туполев… Туполева я знаю хорошо. Это на его самолете Чкалов летал в Америку.

— АНТ-25, — подсказал Меркулов.

— Помню-помню! Его взяли после катастрофы самолета «Максим Горький». Но разве он не работает в закрытом КаБэ?

— Распоряжение о его переводе было отдано месяц назад. Временно его перевели в лагерную больницу для поправки здоровья. До этого работал в одном их сибирских лагерей.

— Что ж, пусть будет Туполев. Ну и еще человека три-четыре. Теперь военных.

— Есть командарм третьего ранга…

— Нет, этого не надо. Такие проходили по особым спискам. Не исключено, что и этот пошел за подписью Сталина. Странно, что его не расстреляли… — Берия недоуменно качнул головой, вдавил пальцем пенсне в переносицу. — Но ты его попридержи: может пригодиться. Хотя известно, что Хозяин свои подписи назад не берет. Ты мне дай людей, чтобы не выше комдива. Комдивы и комбриги шли за подписью Ворошилова и Мехлиса. Оба сейчас не в фаворе. Значит так: троечку комбригов и одного комдива — будет достаточно. В армии не хватает именно среднего и младшего комсостава. Людей подбери сам. Переведи в Лефортово. Создай более-менее сносные условия. Приглядись. Потом по одному — ко мне.

— Будет исполнено, Лаврентий Павлович.

— Ну, иди, работай, — отпустил Меркулова Берия.

Глава 27

Через неделю в приемную наркома внутренних дел молодцеватый капитан госбезопасности ввел высокого, сутулого старика с большой синеватой лысиной, серым изможденным лицом и слезящимися глазами. Под костюмом угадывалось худое костистое тело.

— Вас ждут, — произнес секретарь наркома, вставая из-за стола. Затем подошел к двери кабинета, предупредительно открыл ее, посторонился: — Прошу.

Берия сидел за столом, держал возле уха телефонную трубку и был весь почтительное внимание. Он встретил вошедших манящим движением руки, затем показал на трубку и приложил палец к губам.

Вошедшие замерли, едва переступив порог кабинета.

— Да, товарищ Сталин. Я все понял, товарищ Сталин. Я все сделаю, товарищ Сталин. Я во всем разберусь, товарищ Сталин, — говорил Берия бархатным тенорком, кивая головой после каждой фразы. — До свиданья, товарищ Сталин! Непременно, товарищ Сталин! — воскликнул он таким тоном, точно на другом конце провода выразили сомнение в его способности разобраться, и бережно положил трубку. Что-то записав в настольном календаре, поднял голову, произнес: — Вас, товарищ капитан, попрошу подождать в приемной. А вы, товарищ Туполев, проходите и садитесь. Вон за тот столик. — Нажав кнопку, коротко бросил: — Чаю! — и некоторое время молча смотрел, как Туполев топчется возле столика, как по-стариковски тяжело опускается в низкое кресло.

Секретарь принес поднос, на котором стояли стаканы, два чайника, сахарница и плетеная из соломки хлебница с булочками и пирожками. Он поставил поднос на стол и вышел, закрыв за собой дверь.

Берия встал из-за стола, подошел, сел напротив Туполева.