Жернова. 1918-1953. Книга девятая. В шаге от пропасти

Погибший Кочевников был не таким. Более того, именно Алексею Петровичу приходилось следовать многоопытности первого своего фронтового шофера. А с Чертковым все наоборот: мальчишка. Ну да бог с ним. Пооботрется, заматереет – впереди еще о-е-ей сколько. А так человек он очень старательный, умелый, честный и не глупый.

Глава 24

В лобовое стекло постучали. Алексей Петрович вывалился из сна, как вываливаются из вдруг накренившейся телеги, испугался, открыл глаза и увидел близко от себя лицо Капустанникова, расплывшееся в широкой идиотской улыбке.

«Попался-таки», – подумал Алексей Петрович, впрочем, без огорчения, делая, однако, вид, что не узнал стучавшего, взглядом спрашивая, что тому нужно.

Сквозь стекло донеслось:

– Товарищ интендант третьего ранга! Алексей Петрович! Здравствуйте! Это я, Капустанников! Помните? Как я рад снова вас встретить!

Сидеть далее и делать вид неузнавания было глупо, и Алексей Петрович открыл дверь машины и выбрался наружу. Проснувшийся Чертков огляделся по сторонам, спросил:

– Что, уже ехать?

– Спите, Алексей, спите, – посоветовал Задонов с усмешкой. – Быстрее мост наладят.

А Капустанников уже стоял сбоку и держал руку, слегка согнутой в локте, для пожатия.

– Здравствуйте, товарищ Капустанников, – произнес Алексей Петрович, пожимая широкую ладонь капитана. – Какими судьбами?

– Военными, Алексей Петрович, военными! – еще шире осклабился Капустанников. И вдруг, вытянувшись и прижав руку к фуражке, выпалил: – Разрешите представиться, товарищ интендант третьего ранга? Старший политрук Капутанников! Собственный корреспондент газеты «Труд»! Следую в район Волоколамска по заданию редакции с целью написать очерк о танкистах!

«Стар-пол-кап, – отметил Алексей Петрович бросающееся в глаза ниспадающее звучание начальных слогов в звании и фамилии. – Впрочем, когда станет батальонным комиссаром…» А вслух произнес снисходительно:

– Вольно, политрук. Вольно. Я вам не генерал, чтобы передо мной тянуться. – И, еще раз оглядев Капустанникова с ног до головы, похвалил: – Что ж, видать, наша с вами учеба на военных курсах приносит свои горькие плоды.

– Почему же горькие? – с тревогой спросил Капустанников.

– Чтобы не объедались, – усмехнулся Алексей Петрович. – Кстати, я ослышался, или вы последовали моему совету?

– Последовал, товарищ майор. Взял псевдоним Капутанников. И совершенно случайно: в офицерском удостоверении, когда его выписывали, пропустили букву эс. Я и подумал: судьба! И даже паспорт поменял. Теперь это уже и не псевдоним, а моя фамилия. Всего одна буковка, зато без сипения…

– А как же жена, дети?

– Остались на старой.

– Ну что ж, вам виднее. Не знаете, надолго мы здесь застряли?

– Обещают через час закончить, – с готовностью доложил Капутанников. – Там старший лейтенант командует саперами, так я ему посулил, что напишу о нем и его саперах очерк, если они постараются сделать быстрее.

– И что, вправду напишите?

– Конечно! Печатное слово очень вдохновляет людей на героические подвиги. Я уже собрал материалы, осталось выяснить в политотделе, нет ли у них возражений против этой кандидатуры, – сообщил Капутанников с видом ученика, хорошо выучившего урок.

– Времени вы даром не теряете. Похвально, – покивал головой Алексей Петрович. – Что же, и на самом деле стали быстрее работать?

– Еще как! Старлей сразу же засуетился, накричал на своих солдат, и они зашевелились. Во всяком случае, тюкать топорами стали чаще. – И уверенно заключил: – Каждому хочется, чтобы его отметили, выделили из массы других. Тем более в центральной газете. – И без всякого перехода: – Вы обедали, товарищ Задонов?

– Нет, еще не успел.

– Так, может, присоединитесь к нам? – согнул Капутанников свою сутулую фигуру в почтительную позу, сбоку заглядывая в глаза Задонову.

– С удовольствием, – ответил Алексей Петрович и спросил: – А к вам – это с кем?

– Мой фотокор политрук Кобылин и собкор фронтовой газеты «За родину» политрук Майкин.

Алексей Петрович отметил, что за два года, что он не видел Капустанникова с буковкой эс или без оной, тот сильно изменился: повзрослел, в манере вести себя появилась уверенность и даже нагловатость, робкая и несколько заискивающая улыбка сменилась снисходительной усмешкой, голос окреп и принял командный оттенок.

«Видать, с пользой провел эти годы, – подумал о своем коллеге Алексей Петрович без одобрения и тут же удивился этому своему неодобрению и по привычке отчитал самого себя: – Робкий – не нравится, наивный – тоже, стал человек уверенным в себе – и это не то. А что же то? Ты тоже вот изменился, и не во всем в лучшую сторону. Разве что похудел и растерял былой писательский лоск. А в остальном… Может, поэтому такие изменения не нравятся тебе и в других? Или в этих изменениях есть что-то не русское? Что-то противное твоей душе? Очень может быть. – И решил: – Надо будет при случае разобраться».