Жернова. 1918–1953. Книга третья. Двойная жизнь

Киров глянул мельком на картины Возницына, прошел было мимо, но вдруг вернулся, задержался перед ними, долго вглядывался то в "Тачечника", то в "Работницу", будто сравнивая их и ища ответы на свои вопросы, и вся его многочисленная свита замерла в ожидании у него за спиной, не помещаясь в подлестничном пространстве.

– Что ж, – произнес наконец Киров, – этот контраст лишь подчеркивает, в каких сложных условиях наша партия ведет борьбу на фронте социалистического строительства.

Одни с облегчением зашумели и задвигались, другие потупились и отвели глаза.

Возницина кто-то подтолкнул к главе партийной организации Ленинграда, кто-то за спиной назвал его имя, и Киров, широко улыбнувшись, крепко пожал Александру руку.

– Вы… член партии? – спросил он, не отпуская руки художника, все еще улыбаясь, но не глазами: глаза смотрели строго и требовательно.

– Да, Сергей Миронович, – ответил Александр и, поскольку взгляд продолжал оставаться требовательным, добавил: – Вступил в армии по ленинскому призыву.

– Прекрасно! – воскликнул Киров будто бы даже с облегчением. – Именно такие художники нам и нужны: художники-строители нового общества, идущие в ногу с рабочим классом, несущие в массы свет коммунистических идей. Поздравляю! – Отпустил руку, повернулся и пошел дальше.

И множество рук потянулось к Александру. Его поздравляли, похлопывали по плечу, он замечал льстивые улыбки, ищущие взгляды, но сам лишь растерянно улыбался и все оглядывался, пытаясь отыскать Аннушку.

Еще Александру хотелось, чтобы его торжество видел Марк Либерман. Но тот на выставку то ли не пришел, то ли ходил где-то в стороне.

На другой день картины Александра Возницина висели на втором этаже в самом просторном зале, ярко освещенные и поэтому, может быть, дышащие суровым и немного наивным оптимизмом.

И на мастерскую его уже никто не покушался. И вопрос о его дальнейшем членстве в ВКП(б) отпал сам собою.

* * *

В сентябре – по деревенской традиции жениться после уборки хлебов – Александр расписался с Аннушкой, и она окончательно перебралась к нему в мастерскую.

Свадьба была более чем скромной: пришли два старика-художника, друзья покойного Ивана Поликарповича, несколько Настенькиных подруг со "Светланы" да три приятеля, с которыми Александр учился в академии. Ну и, разумеется, Варвара Ферапонтовна.

И началась у Александра и Аннушки новая жизнь.

Конец девятой части

Часть 10

Глава 1

Скорый поезд "Москва-Ленинград" отсчитывал километры стуком колес, гудками паровоза, мельканием телеграфных столбов, будок обходчиков, деревянных станций с облупившейся краской, унылых деревень под соломенными крышами, зеленых полей и лесов, рек и речушек, переездов, возле которых теснились либо подводы с запряженными в них понурыми клячами и сидящими на облучке такими же понурыми возницами, либо стадо тощих коров, бредущих на скотобойню. Но мало кто из пассажиров поезда смотрел в вагонное окно: большинство из них вышло из этих однообразных пейзажей, связав свою жизнь с городом, все это им знакомо с детства, ничего интересного за окном не увидишь, разве что иногда одинокий трактор, плюющийся колечками сизого дыма, как символ ближайшего будущего. Но трактором их не удивишь, особенно молодежь: в городе не только трактор можно увидеть, но и такое, чего деревенским даже не снилось.

В трех плацкартных вагонах было особенно шумно: в них возвращались домой представители ленинградских ударных комсомольских бригад, премированные поездкой в Москву на выставку промышленных товаров.

Парни и девушки, возбужденные и радостные, то сновали по вагонам, то сбивались в каком-нибудь купе, и тогда звенели песни и смех, и казалось, будто они не знают, куда деть свою энергию, на что ее растратить, потому что ни песни, в которые они вкладывали всю силу своих легких, ни беспричинный хохот, захватывающий всех разом, ни беготня по вагонам – ничто не могло насытить их молодые взбудораженные души, дать успокоения.

Наш паровоз вперед лети,
В коммуне остановка,
Иного нет у нас пути,
В руках у нас винтовка…

– пели в одном месте, а в другом старались их перекричать:

Мы – кузнецы, и труд наш молод,
Куем мы счастия ключи,
Вздымайся выше, наш тяжкий молот,
В стальную грудь сильней
стучи, стучи, стучи…

И когда одной группе удавалось перепеть-перекричать другую, и та, оставив свою песню, подхватывала песню соперников, все бросали петь и начинали хохотать, будто ничего смешнее в своей жизни они не знали.