Жернова. 1918–1953. Книга вторая. Москва – Берлин – Березники

– Первое впечатление, – говорил он, слегка растягивая слова и машинально помешивая ложкой в стакане, где уже почти не осталось чаю, – …первое впечатление такое, что попал на строительство египетских пирамид: муравейник из людей, лошадей, повозок и начальства. Почти над каждым работающим стоит начальник, следит, чтобы работал работник с энтузиазмом. И записывает. Не знаю, как в Древнем Египте добивались энтузиазма от строителей пирамид, – хотя не зря в истории осталась фигура египетского писца, – зато знаю, как его добиваются у нас. Начальник говорит своему подопечному: "Глянь-ка, Ванька, Стяпан-то на три лопаты больше твово кинумши. Поднажми, брат, а то не видать нам дополнительного сухаря". Ну, Ванька, стало быть, и поднажимает. Стяпан – тоже. Потому что и Стяпану с его начальником лишний сухарь – совсем не лишний. Отсюда – энтузиазм. Ну, еще от оркестра. А где оркестра нет, там обходятся гармошкой. Встретил на одной из строек московского ученого… – Алексей серьезно посмотрел на слушателей и продолжил: – Да, так вот, встретил одного ученого не то писца, не то жреца, который собирает материал о влиянии музыки на повышение производительности народного труда. Уверяет, что влияет потрясающим образом. Даже, говорит, на кур влияет: яиц больше несут, и… и даже без всякого корма. Представляете, какая экономия средств! Не зря же говорят: царизм душил истинно народное творчество российских… нацменов. Сегодня этому творчеству нет ни границ, ни пределов.

Смешливая Катя прыснула и расхохоталась, заулыбались и все остальные. Даже Петр Степанович, но несколько смущенной улыбкой: у Задоновых если и поминали евреев, – а Алексей под нацменами подразумевал именно их, – то всегда как-то нехорошо, как-то стыдно, что ли, к чему Петр Степанович у себя в Харькове не привык, ибо в его окружении даже слово еврей вслух не произносилось, считалось это неприличным, почти ругательным. А вот у Задоновых… Но Алексей с таким недоумением посмотрел на всех, как будто не мог понять, как это взрослые и серьезные люди могут смеяться над такими серьезными и важными вещами. Он пожал плечами и продолжал:

– Напрасно вы изволите смеяться, Катерина Игнатьевна. Нормы там перевыполняют весьма значительно, а иные канаво- и ямокопатели – так в несколько раз. Сам видел. Работают, как машины. Тут же и художники стоят за мольбертами и рисуют портреты. Потом эти портреты вывешивают на всеобщее обозрение, именинники ходят вкруг своих портретов, грудь колесом, рот до ушей – энтузиазм из них так и пыхает. Нет, если это дело поставят на научную почву, то заграницу мы быстро перещеголяем.

– Что ж там – ни экскаваторов, ни ленточных транспортеров? – недоверчиво спросил Петр Аристархович.

– Почему же? Встречаются, но по большей части стоят. Сами же землекопатели выступают против всякой техники: она их обезличивает, снижает дух соревновательности. Встречал там немцев и американцев – они в шоке. Социалисмус, говорят, есть фантастик. Так-то вот, мои дорогие. А вы изволите смеяться.

– И о чем же ты собираешься писать? – спросил старик Задонов, неодобрительно разглядывая свои склеротические руки.

– Так об этом же самом! Как ты не понимаешь, папа? Огромный пропагандистский аппарат внушает канавокопателям и им подобным, что они строят эти заводы для себя, для своих детей, для лучшего будущего – и канавокопатели в это верят. Да и как не верить, если результаты их свободного труда они могут не только увидеть, но и попробовать на зуб! Чем лучше они копают, тем больше каши и сухарей получают.

– Извини, Алексей, но это… это мерзость.

– Это не мерзость, папа, это – жизнь. Другое дело – как ее объяснять. Но тут выбора у меня нет: редактор дал мне задание показать энтузиазм масс в строительстве новой жизни. И я его покажу. И не делай, пожалуйста, круглые глаза. Собственно, моя новая профессия почти ничем не отличается от прежней: там мне поручали спроектировать нечто с заранее заданными параметрами, здесь – написать. Это работа, за которую мне, как и за любую другую, платят деньги. Отличие в том, что эта работа нравится мне больше других. Но у нее, как и у других, есть свои недостатки, с которыми приходится мириться. К тому же я все больше прихожу к выводу, что важен все-таки конечный результат. Одни говорят, что таким результатом будет коммунизм, другие предполагают нечто противоположное. Я предпочел бы первый вариант. Тем более что коммунизм выдумали не коммунисты. Разве рай, обещанный Христом на том свете, не есть тот же коммунизм, обещанный Лениным на свете этом? Почему бы тогда не попытаться построить этот земной рай? Людям нужна цель, или – по-старому – вера во что-то грандиозное. Это, если хотите, новая религия черни. Как на заре христианства. Не забывайте, что Сталин закончил семинарию. И многие другие когда-то собирались стать попами. Библейские символы крепко сидят в их головах. Тем более что власть ничего другого дать им не может: ни вдоволь хлеба, ни одежды, ни обуви. Зато она учит людей терпеть. Терпеть ради идеи. Ради светлого будущего. И это все, что я пока знаю.