Жернова. 1918–1953. Роман-эпопея. Книга пятая. Старая гвардия

– То в гражданскую… – безнадежно махнул рукой Минкин. – Тогда все было ясно: этих налево, тех направо. И была уверенность, что тебя поддержат, за тобой пойдут. А сегодня… Сегодня все изменилось. Григорий прав: нас считают отработанным шлаком. Вы только подумайте: в Цэка собираются прикрыть еврейскую секцию! – и никто не протестовал, хотя мы, евреи, внесли самый большой вклад в русскую революцию. И молодежь пошла совсем другая, – добавил он, вспомнив Борьку Шульмана. А вслед за ним и своего внука Левку, который вчера восторгался тем, что «этих выродков» упрятали за решетку. – И заключил: – Мы уже не влияем на политику партии – в этом все дело.

– Так если будете вздыхать и протирать здесь штаны, никакого влияния и не окажете! – взорвалась Берзинь. – Надо идти в народ, будировать его сознание, агитировать, пропагандировать! Вот что надо делать в текущий исторический момент, товарищи дорогие! А вы раскисли и сдались на милость победителей. И кому? Джугашвили, сук-киному сыну!

– Мы и будируем, – попробовал защититься Григорий Абельман. – Вот послали в школу Коротеева…

– Ха! – возмутилась Берзинь, и лицо ее покрылось красными пятнами. – Коротеева! Да он давно из ума выжил. Да у него отродясь его не было! Двенадцать лет каторги – и ни одного побега! Законопослушный революционер! Смешно сказать! В то время как наши товарищи… Самим вам надо идти! Самим! И не в школы, а на заводы, фабрики, на шахты и рудники! Да! А не сидеть тут… – Она махнула рукой, схватила свою лисью шубку и выскочила вон из кабинета.

– Пойду я, – сказал Минкин. – А то там этот Синегубов… Мне кажется, что он связан с Лубянкой.

– Сейчас и Лубянка не поймешь, с кем связана, – проворчал Абельман, давний негласный сотрудник ГПУ.

Глава 9

Пинзур и Коротеев пришли в школу к последнему уроку. Стуча палкой по деревянному полу, вытертому ногами до белизны, Коротеев едва поспевал за стремительной Пинзур, от входных дверей решительно направившейся прямо к директорскому кабинету. Директора оба знали давно: он тоже был старым партийцем, но не большевиком, а эсэром; когда же большевики партию эсэров разогнали, остался вне партий и подвизался на поприще просвещения новых поколений. Это в его школе совсем недавно пропагандировались свобода любви и половых отношений, застенчивым мальчикам и девочкам рекомендовался онанизм, как средство восстановления равновесия с природой; это он воспитывал подрастающее поколение в духе отвращения к делам своих предков, потому что дела эти были освящены средневековым невежеством, великодержавным шовинизмом и поголовным рабством; это здесь с особенной яростью нападали на устои семьи и брака; это здесь доказывали, что человек должен быть свободен от всего, что мешает ему нести революцию во все страны мира, в том числе очищение от буржуазной морали.

Но за директорским столом сидела совсем незнакомая им женщина, молодая, коротко остриженная по моде, в черном жакете и белой блузке. Она подняла голову и уставилась на вошедших.

– Вы ко мне? – спросила она.

– Мы к Иосифу Давидовичу, – ответила Пинзур.

– Иосиф Давидович здесь уже не работает, – произнесла женщина извиняющимся тоном. – Теперь я директор школы.

– Вот как! – воскликнула Розалия Марковна. – И куда же подевался Иосиф Давидович?

– Не знаю. Спросите в районо.

– И спросим. А пока скажите нам, в каком классе мы можем провести беседу по текущему политическому моменту? Я бы сказала – безобразному моменту! – воскликнула Пинзур.

– Простите, а вы кто? – спросила женщина, поднимаясь из-за стола.

– Мы представители обществ политкаторжан и старых большевиков. Вот это – старый большевик товарищ Коротеев! Он стоял у истоков образования РСДРП! Он более десяти лет провел в царских тюрьмах и на каторге! Я – тоже революционерка со стажем, зовут меня Розалия Марковна Пинзур. Мы посланы к вам от имени старых большевиков и политкаторжан.

– Мне очень приятно познакомиться с вами, но я ничем не могу вам помочь. То есть, простите, – смутилась директор, – не могу воспользоваться… то есть использовать вас в качестве политинформаторов. Дело в том, что поступила инструкция из районо, чтобы все, кто приходит в школу, имели официальное направление от районо или от райкома партии. Если у вас нет такого направления… И потом, политинформации мы проводим… то есть, проводили сами. Раз в неделю, – пояснила она. – Но с этой четверти политинформации заменены историей СССР и мира… Разве вы об этом не знаете?

Розалия Марковна фыркнула:

– Докатились! Заслуженных революционеров уже не пускают на порог советской школы! И вам не стыдно, товарищ директор?

– Мне не стыдно, – нахмурилась молодая женщина. – Я на работе, а на работе надо выполнять те инструкции, которые спускаются из вышестоящих органов. И лично у меня нет никаких оснований быть недовольной этими инструкциями: они мне кажутся вполне разумными.

– Ась? – направил в ее сторону слуховую трубку Коротеев.

– Я говорю, что…

Но Пинзур взяла Коротеева под руку и прокричала ему в ухо: