Жернова. 1918–1953. Старая гвардия

Впрочем, не одна Зинаида была охвачена подобным нетерпением. Всем не терпелось что-то сделать решительное, и сделать поскорее. Принимались встречные планы, личные и коллективные обязательства, — лихорадочная гонка захватила страну, и когда в газетах или по радио объявлялись цифры тех или иных достижений, объявлялось о пуске нового завода или фабрики, о вводе в строй новой электростанции или канала, ликовала вся страна, будто каждый принимал участие во всех этих делах. А если что-то и не получалось, если что-то не ладилось, расстраивались не шибко: получится и заладится в другой раз. Такая была всеобщая вера в свои силы и возможности, что прикажи — пригоршнями вычерпают море, по камешку разберут самую высокую гору.

Это был период подъема духовных сил русского народа, пережившего годы страшных бедствий и страданий, народа, который открыл в себе такие возможности, какие открываются лишь в самые решающие исторические мгновения. Наверное, такой же всеобщий подъем душевных сил испытывал этот народ накануне Куликовской битвы, перед Бородинским сражением, когда казалось, что если собраться и ударить всем вместе, то сразу же после этого жизнь резко изменится к лучшему, и все, что давило до сих пор и мучило, будет отброшено и больше никогда не вернется вновь.

И все-таки это было другое время и другой душевный подъем. Все предыдущие подъемы вызывались необходимостью исключительно военной, распространялись на короткий период времени, а этот подъем длился уже несколько лет и продолжает нарастать и нарастать, особенно в среде молодого поколения, будто этому поколению все предыдущие поколения передали свою жажду лучшей жизни и справедливого отношения между людьми.

За русским народом тянулись другие народы огромной страны, однако они лишь следовали этому подъему, заражаясь им преимущественно в русской же среде, но сам душевный подъем других народов не вырастал из них самих, а был привнесен в них и тут же затухал, едва человек оказывался в родной стихии своего народа, все еще не пережившего ни страшных лет гражданской войны, ни коллективизации и голода. Люди, бывающие в командировках в Средней Азии, в Закавказье, говорили, что там совсем другой настрой, что там больше ворчни и недовольства новыми порядками, что там не только к самой советской власти отношение другое — в лучшем случае скептическое, — но и к русскому народу тоже. Но это никого не смущало, лишь вызывая снисходительную улыбку: ничего, придет время — и у них будет то же самое, куда они денутся!

Дома Зинаида застала одну свекровь. Мужчины отсутствовали: Иван вел уроки в вечерней школе, свекра буквально неделю назад — и совершенно неожиданно — назначили директором школы, и он пропадал в ней допоздна. Неожиданно вышло потому, что еще недавно Спиридона Акимовича собирались уволить, и не столько по возрасту, сколько из-за его будто бы отсталых взглядов на образовательный процесс. Теперь, наоборот, увольняли тех, кто смотрел на этот процесс слишком… как бы это сказать? — слишком радикально и без учета накопленного опыта предшествующими поколениями российского учительства. Вот так вот — ни больше и ни меньше. Этими событиями жила вся семья Огуренковых, жили их родственники и знакомые, в основном тоже из учителей.

Зинаида старалась не выпасть из общего тона, хотя для нее назначение свекра ровным счетом ничего не значило. Другое дело, поставили бы старика начальником цеха или директором завода — это было бы понятно, а как учить детей и чему, Зинаиде казалось делом настолько неважным, что и говорить-то тут не о чем: как ни учи, а два плюс два всегда четыре, а не пять и не три.

Нет, разумеется, Зинаида понимала, что в стране происходят перемены и в связи с этим кого-то куда-то двигают, передвигают или задвигают, потому что идет классовая борьба, а также борьба с людьми зазнавшимися, почившими на лаврах прошлых революционных заслуг, ставшими тормозом и даже препятствием для социалистического строительства. Как не понимать, если три раза в неделю всех работниц цеха собирают на политинформации, где подробно рассказывают о важнейших изменениях в стране и в самом Ленинграде, о том, что такую линию против зазнавшихся и почивших на лаврах товарищей ведет сам товарищ Сталин.

Вот и у Зинаиды полгода назад тоже произошли изменения: ее перевели на сборку радиоламп, а на это дело отбирали самых умелых, добросовестных и грамотных. Марию, например, не взяли. Впрочем, многих со сборки осветительных лампочек — «лампочек Ильича» — не взяли: не все повышали свое образование, кому-то, к тому же, надо и обыкновенные лампочки собирать. И все-таки для Зинаиды переход на новое место работы имел не меньшее значение, чем, скажем, для свекра назначение директором школы.

Зинаида открыла дверь квартиры своим ключом, разделась в передней, покрасовалась перед зеркалом, причесалась. С кухни в прихожую доносились запахи жареного мяса и лука: свекровь готовила ужин. Зинаида вымыла руки, прошла на кухню и попыталась включиться в готовку, но Ксения Капитоновна вежливо и решительно отказалась от ее помощи: