Жернова. 1918–1953. Старая гвардия

Автофургоны стояли, выстроившись в ряд, похожие на отдыхающих бегемотов. В кабинах, положив руки на рули, дремали шоферы. Из открытых окон пищеблока доносился запах кислой капусты и ржаного хлеба, слышались резкие металлические звуки открываемых и закрываемых котлов и бачков. В пищеблок и обратно тянулись заключенные с бачками и носилками. Бачки — для чая, носилки — для хлеба.

На крыше галдели вороны и галки: они всегда приходили в волнение, когда кормили заключенных.

Берг нервно потер руки и ткнул пальцем в тонкую дужку пенсне. Глянул на ручные часы, нетерпеливо передернул узкими плечами. Начальник тюрьмы тоже глянул на часы, вынув их из кармана галифе.

— Значит так, — нервно заговорил Берг. — По тридцать человек в каждую машину. Стоя. Коридор из охраны. Пропускать по одному человеку. Бегом.

— Знаю, не в первый раз, — обиделся начальник тюрьмы и сыто рыгнул.

Через несколько минут за воротами послышался сигнал автомобиля, ворота разъехались, и во двор один за другим вползли три черных легковушки. Остановились. Захлопали дверцы. Из первой выбрался нарком НКВД Генрих Григорьевич Ягода и его первый заместитель Яков Саулович Агранов, из второй — начальник ГУЛАГа Матвей Давидович Берман, начальник тюрем Яков Маркович Вейншток, из третьей — замнаркома по милиции Лев Николаевич Бельский. Скрип сапог, ремней, блеск малиновых звезд, орденов и значков.

Берг развенчанной иноходью подлетел к наркому, изогнулся, кинул ладонь к фуражке, доложил:

— Товарищ генеральный комиссар государственной безопасности! Автомобили специального назначения готовы для демонстрационного использования по прямому назначению! Доложил интендант второго ранга Берг.

Вслед за ним наркому о готовности осужденных к транспортировке по назначению доложил начальник тюрьмы.

— Приступайте, — приказал Ягода и болезненно покривился угловатым лицом.

Начальник тюрьмы махнул рукой — и тотчас же из дверей караульного помещения по одному выбежали охранники с винтовками и примкнутыми к ним штыками, выстроились в две цепочки от дверей тюремного корпуса к одному из автофургонов, взяли винтовки «на руку».

Берг сам открыл ключом висячий на двери фургона замок, несколько раз повернул винтовой запор, распахнул непомерно толстые двери, и все увидели внутренность фургона, довольно тесную, выделанную листовым оцинкованным железом, без единого уступа, чистую и гладкую, как внутренность штофной бутылки.

— Да они у тебя тут задохнутся, — негромко произнес начальник тюрьмы Бергу, но в то же время так, чтобы слышал нарком Ягода: все-таки люди были его, начальника тюрьмы, людьми, тем более что неизвестно, сколько фургоны проторчат во дворе, а никакой вентиляции или там отдушины не видно.

Однако на его слова никто не обратил внимания. Все прибывшие столпились за спиной наркома, смотрели на фургон с равнодушием людей, для которых в жизни не осталось ни одной тайны, а фургон это или еще что, не имеет никакого значения.

Двое дюжих охранников принесли лестницу из четырех ступенек, сбитую из толстых досок наподобие рассеченной пополам самой древней египетской пирамиды, поставили к двери фургона, встали по сторонам, с любопытством кося глазами на высокое начальство.

Открылись двери тюремного корпуса, показался первый заключенный, высокий, тощий, с седыми короткими волосами, руки за спиной. Он на мгновение замер и зажмурил глаза от льющегося в тюремный двор яркого солнца, но его подтолкнули сзади его же товарищи, и он, неуклюже перебрав ногами по ступеням лестницы, засеменил к фургону по узкому коридору из опущенных на уровень груди штыков. За ним, почти вплотную друг к другу, семенили остальные, чем-то похожие друг на друга и отличающиеся разве что ростом.

Их подстегивали команды охранников, зловеще поблескивающие штыки:

— Смотреть прямо!

— Не оборачиваться!

— Не задерживаться!

— Шевелись!

Они не оборачивались, но видно было, как затравленно бегают по сторонам их глаза, как жмутся они друг к другу, будто в этом лишь и была их надежда на спасение.

Заключенные долго взбирались бы на высокие ступени, но Берг (или начальник тюрьмы) предусмотрел это затруднение и возможное замедление движения: два дюжих охранника с боков подхватывали под руки — и люди без задержки взлетали наверх и устремлялись внутрь фургона.

— Уплотняйсь! Руки опустить!

— Лицом вперед! Не оглядываться!

— Тесней становись!

Когда последний, тридцатый, заключенный поднялся в фургон и встал, как и все остальные, спиной к дверям, Берг произнес с некоторым удивлением:

— Можно было бы еще человек пять. — И, обернувшись к наркому: — Прикажете добавить, товарищ нарком?

Генрих Григорьевич недовольно поморщился и ничего не сказал.

Берг испуганно дернулся, вскрикнул фальцетом:

— Закрывайте! — и нетерпеливо взмахнул длинной рукой. Он так долго ждал этого момента, так много ему пришлось обить порогов различных кабинетов, столько часов провести в спецмастерских НКВД, столько раз откладывалось испытание его детища, что он панически боялся любой случайности, которая могла помешать осуществлению его дерзкой идеи.