Жернова. 1918–1953. Старая гвардия

Только здесь, в центре цивилизованной Европы, можно и должно вершить всемирную историю, проявлять свои способности и сочетать еврейскую устремленность к господству вообще с устремленностью к господству всемирного пролетариата, ибо сами по себе желания или нежелания евреев играть решающую роль в мировом движении народов ничего не значат; желания их могут что-то значить лишь тогда, когда они сомкнутся с желаниями других народов. В таком случае евреи становятся той пуговицей на вселенском мундире, которая не даст ему расстегнуться. А если мундир все-таки понадобится сменить, то пуговица на новом мундире должна оставаться той же самой.

Глава 19

В это же утро сын Льва Давидовича, Лев Львович Седов (фамилия матери), которому недавно исполнилось тридцать три года и которого все, знавшие его, называли Левушкой, вошел в одно из небольших кафе на Монмартре, занял столик у окна, заказал кофе с рогаликами и принялся пробегать глазами утренние парижские газеты. В газетах не было ничего интересного. Даже сообщение по радио о мятеже генерала Франко в Испании не успело попасть на их страницы. Зато там много о жизни высшего общества, о разводах и свадьбах знаменитостей, о супружеских изменах, о скачках и футболе, об изысканных туалетах дам из высшего света, о том, у кого из них на сколько миллионов франков навешано драгоценностей, об их яхтах и новых автомобилях, о пьянстве среди офицеров армии и флота, о том, что дети средних классов не хотят одевать военный мундир, откупаются или отлынивают от службы под любым предлогом, что танки разваливаются на ходу, корабли сталкиваются, самолеты падают без видимых причин, что в колониях неспокойно, а соответствующие меры не принимаются. И общий тон всех газет: живите, пользуйтесь случаем разбогатеть, ловите удачу и не стесняйте себя никакими рамками буржуазных условностей.

Левушка Седов глянул на часы: половина девятого.

И тотчас же дверь кафе отворилась и впустила невысокого господина лет сорока, худощавого, с коническим лицом, одетого в вельветовую блузу и такие же штаны, похожего на не слишком преуспевающего художника. Однако наметанный глаз Левушки уловил его настороженный взгляд из-под надвинутого на самые брови большого коричневого берета, так не соответствующего костюму. И насторожился. Потому что человек, назначивший ему встречу в этом кафе, в телефонном разговоре назвался сторонником Троцкого, который желал бы активно помогать знаменитому революционеру в его борьбе за всемирное братство, а кроме этого подозрительного господина, он не заметил среди немногих посетителей кафе никого, кто мог бы оказаться звонившим ему человеком.

И точно: вошедший, оглядевшись, сразу же направился к столику, за которым сидел одинокий посетитель, остановился в шаге от него и, будто ощупывая глазами карманы Левушки, спросил:

— Вы не возражаете?

— Возражаю. Я жду приятеля.

— Приятель, которого вы ждете, это я. — Выдвинул стул и сел, положив руки на стол.

Некоторое время они бесцеремонно разглядывали друг друга. По мнению, сложившемуся у Седова в результате этого разглядывания, человек был похож на офранцузившегося еврея, который, быть может, и не служит в полиции, но наверняка с нею связан. Если, разумеется, это не агент Кремля. Особой опасности он пока не представляет, но у него могут быть сообщники, поджидающие где-то рядом. На этот случай и Левушка тоже подготовился: двое из его службы безопасности сидят за столиками в разных углах небольшого зала, еще один ждет в авто, стоящем на углу, а у него у самого за пояс заткнут бельгийский браунинг.

— Итак, я вас слушаю, — произнес он, когда молчание перешагнуло некоторую черту приличия.

— Да, конечно, — заговорил господин несколько в нос, точно у него был насморк. — Видите ли, Лев Львович, я действительно, поклонник вашего отца. Хотя и не самый активный его сторонник. Мне… как бы это вам сказать? — не хватает решительности. И потом… у меня семья, налаженное дело, не очень большое, но меня вполне устраивает. Так что к пролетариату я имею прямое отношение лишь в качестве работодателя. Более того, признаюсь вам, терпеть не могу, когда этот пролетариат требует прибавки к жалованию и прочих благ, не положенных ему от бога… Ну и… Германия, Австрия, Венгрия — наши с вами соплеменники слишком много там наследили со своими революциями, так что евреям во Франции приходится дышать в тряпочку, как говаривали у нас в Одессе. Да и атмосфера, сами видите какая: никому ни до чего нет дела…

Принесли кофе.

Левушка, сделав первый глоток, с усмешкой подбодрил своего собеседника:

— Надеюсь, мое кофе не помешает вам продолжить свои гениальные рассуждения. Было бы желательно, чтобы в них появилось нечто конкретное.