Жернова. 1918–1953. Старая гвардия

Лев Борисович тяжело поднялся с постели, взял со стола газеты. Свежие, сегодняшние: «Правда», «Известия», «Комсомолка», «Гудок»… — те же самые, какие он и на воле читал по утрам. Главная тема — обсуждение проекта новой Конституции СССР. Проект поддерживают, одобряют, вносят в него коллективные поправки, и в каждом газетном столбце — Сталин, Сталин, Сталин! Особенно старается «Правда». Говорят, будто Мехлис, еще будучи личным секретарем Сталина, сказал ему однажды, что, мол, недостаточно только ругать оппозицию и изобличать врагов народа, надо еще создать у народа представление, что все достижения советской власти связаны лишь с одним именем — именем Сталина. Будто бы Мехлис привел в качестве примера Моисея, которого левиты, выдвинутые им в привилегированное сословие среди народа Израиля, обязаны были восхвалять его наравне с самим богом и тем поддерживать в народе непререкаемый авторитет своего вожака и право единолично вершить суд и расправу над любым человеком. Говорят, именно после этого разговора Сталин назначил Мехлиса главным редактором «Правды» и дал ему неограниченные права в реализации предложенного плана.

Да, Мехлис, судя по страницам газеты, старается на совесть. В его старании ярко выражены еврейская страстность и предприимчивость. Но более всего он привнес в создание культа Сталина культ богоизбранного народа Израиля, культ его бога и Библии, как единственного источника мудрости и истины для всего человечества. Понимает ли Мехлис, какую разрушительную силу он взлелеявает своей неистовой пропагандой исключительности Сталина? Ведь подобная же пропаганда и внушенное чувство исключительности привели когда-то к гибели государство Израиль, к рассеянию его народа по всему миру. Не обернется ли возвеличивание Сталина против его возвеличивателей? Диктаторам не ведомо чувства благодарности, они на добро чаще всего отвечают злом.

Каменев отложил «Правду», поднялся и несколько раз прошелся по камере от окна к двери и обратно. Потом снова взялся за газеты. Увы, редакторы их были разными, но писали они об одном и том же. И почти одним и тем же языком. Впрочем, наблюдение это было не новым и не вызвало у Льва Борисовича никаких особых чувств. Одно лишь подействовало весьма неприятно — погромные статьи Карла Радека, Михаила Кольцова и других, менее знаменитых журналистов, извергающие фонтаны лютой ненависти к осужденным, да отклики с мест на завершившийся судебный процесс: единодушное проклятие и требование немедленной смерти преступной клике Зиновьева-Каменева.

И вдруг, в колонке официальных сообщений газеты «Известия» — маленькая заметка, в которой говорится, что Президиум ЦИК СССР отклонил ходатайство о помиловании осужденных к высшей мере пролетарского возмездия членов преступной банды «Объединенного троцкистско-зиновьевского террористического центра» и что приговор приведен в исполнение.

Каменев еще и еще раз перечитывал заметку, но смысл ее все более и более затемнялся в его сознании: «приговор приведен в исполнение», а он, Лев Каменев, все еще жив. Так может, и не будет никакого «исполнения»? Того же Авеля Енукидзе осудили, раздраконили на Пленуме ЦК, а потом тихой сапой восстановили почти во всех правах и обязанностях. Правда, всю мелкую сошку — всех этих кремлевских библиотекарш и уборщиц, из дочерей которых Енукидзе создал свой гарем, а также охранников и дворников, этот гарем обслуживающих, — загнали «за Можай», так ведь без этого и нельзя, кто-то ведь должен отдуваться за длинный язык, за перемывание косточек членов Цэка и правительства, кто-то же должен стать примером для назидания остальным. К тому же мелкой сошке не привыкать жить «за Можаем»…

Или взять процесс по так называемому делу подпольной диверсионно-террористической организации «Промышленная партия», будто бы возглавляемой профессором и директором Теплотехнического института Рамзиным, куда — опять же будто бы — входили и многие другие видные ученые. Дело это состряпали не по политическим соображениям, а, как было доподлинно известно Льву Борисовичу, исключительно для того, чтобы освободить кафедры и должности для своих людей, которым не терпелось эти кафедры занять немедленно, а не после дождичка в четверг, то есть после всяких конкурсов, аттестационных комиссий и испытательных сроков. Сегодня Рамзин на свободе и снова возглавляет тот же институт, а его нетерпеливые гонители ожидают решения своей участи в Бутырках и уже никуда не спешат.

То же самое и с видными историками, философами и юристами «старой школы», к осуждению которых приложил руку сам Бухарин, возжелавший стать академиком в области истории и философии, а «старики» выступили против, — «стариков» осудили, сослали, а потом — по прошествии нескольких лет — вернули к прежним должностям и званиям. Тех, кто остался жив, разумеется. Но не потому, что они такие хорошие и пострадали зря, а потому что Сталину и его клике понадобились люди, способные возродить империю.