Жернова. 1918–1953. Старая гвардия

— «Тихий Дон» — это про казаков, как они жили до революции, потом воевали с немцами в империалистическую войну, потом революция… Я и говорю, что роман еще не законченный. Говорят, сам товарищ Сталин попросил Шолохова написать о коллективизации, и будто он же, товарищ Сталин, и название придумал — «Поднятая целина»… Неужели не читали, товарищ Дудник? — изумленно вскинул рыжие брови Атлас.

— Не довелось.

— Обязательно почитайте.

«Да уж, — подумал Артемий, — если время укажет. А вдруг и правда этот Шолохов связан с какими-нибудь элементами? Тогда его в кутузку, а книжки в огонь. Эти писатели… или поэты — они такое могут понаписать, что ни в какие ворота…»

Дудник с одним таким поэтом имел дело: тот стихи писал на матерном языке, хотя вид имел вполне приличный и, когда разговаривал, матерными словами не бросался. А каково молодежи читать такие стихи! Артемий с ним долго спорил, но переспорить не смог: поэт в университете учился, а Дудник что? — ликбез да погранучилище, где политграмота заменяла все: и литературу, и русский язык, и прочие науки. Но чтобы понять, какие стихи нужны советской молодежи, а какие вредны, особой грамотности не требуется. Поэт этого понять никак не хотел. И Дудник пристегнул его к троцкистско-террористической группе. Для лагерников стихи этого поэта — самое то. Пусть там и сочиняет.

Но дело не только в том, что Артемию попался такой поэт. Если бы попался какой другой, вряд ли он отнесся к нему по-другому. Дудник, прочитавший в своей жизни лишь несколько случайных книг, часто без начала и конца, выдранных на самокрутки, полагал, что писатели и поэты — это как раз те самые мелкобуржуазные элементы, которые только и знают, что вредить советской власти, а чтобы понимать жизнь трудящегося человека — на это их нет. Наверняка и Шолохов такой же. Но уточнять у все знающего Вениамина Атласа, кто такой Шолохов, не стал: почему-то был уверен, что тот скажет совсем не то, что должен сказать настоящий чекист.

И все-таки Артемий был рад, что ему в напарники достался Атлас, а не кто-то другой. С Атласом он легко находил общий язык: он не кичился своими знаниями, был прост и по-своему честен. С другими людьми из группы Жидкого-Рогозина Дудник так и не сошелся, он постоянно чувствовал их отчужденность и нежелание впускать его в свой обособленный мирок. Конечно, и Атласа Жидкой приставил к нему в качестве приглядывающего, но Вениамин к такой роли явно не годился…

Хотя… черт его знает: соли они вместе съели — и на солонку не наберется, так что о том, чтобы душа нараспашку — и думать нечего.

Глава 18

Закончив следствие в станице Машковской, собрав материал, Дудник вместе с Атласом поехали в Вешенскую. В Вешенской в ту пору работала комиссия крайкома, ей Дудник и передал все «дела». Рогозин-Жыдкой, входивший в эту комиссию, о Шолохове не напомнил: видать, сам занялся этим писателем и дознался всего, что было нужно. И, как говорится, баба с возу — кобыле легче.

— А что, Артемий, — предложил вдруг Атлас, когда они вечером, завершив свои дела, сидели в отведенной им комнате в доме для приезжих. — Давай сходим к Шолохову.

— Зачем? — с удивлением уставился на него Дудник.

— Да как же: такой писатель! — воскликнул Атлас. — Когда еще выдастся такой случай!

— И что мы ему скажем? А главное — что он о нас подумает?

— Как что? Скажем, что читали, что очень нравится. Спросим, когда выйдет окончание «Тихого Дона»… А что еще? Ничего он не подумает.

— Ну, ты, положим, Шолохова читал, а я-то… Я-то ведь не читал, — недоумевал Дудник, которому никогда бы в голову не пришло идти к какому-то писателю, или артисту, или еще к кому, хотя бы и трижды знаменитому. — Я-то что ему скажу?

— Да ничего говорить не надо! Вот чудак! Я сам скажу, а ты… ну, послушаешь, посмотришь: интересно все-таки.

— Ну, так и сходи сам. Я-то тебе зачем?

— Да как-то одному неловко, — замялся Атлас. — Вдвоем лучше было бы.

— Ладно, пойдем, — согласился Дудник после недолгого раздумья, решив, что Атлас имеет в виду свое еврейство, а про Шолохова поговаривают, будто он евреев недолюбливает. Опять же, Атлас — он какой-то странный человек, хотя странности его не вызывают подозрения или неудовольствия, а скорее удивление и даже некоторую симпатию… Что ж, можно и сходить. Его, Дудника, от этого, как говорится, не убудет.

И едва смерклось, они отправились к дому Шолохова.

В довольно большом двухэтажном доме свет горел почти во всех окнах. Дорожки перед домом очищены от снега, под козырьком высокого крыльца горит фонарь. Едва Дудник и Атлас приблизились к калитке, во дворе залаяла собака, но не злобно, а как бы предупреждающе. Дудник пошарил по калитке рукой, просунув ее в выемку, нащупал и сдвинул засов, открыл калитку. Собака залаяла громче. В тускло освещенном окне первого этажа появилась тень человека, тень придвинулась к стеклу, затем отпрянула будто бы даже с испугом.

— Еще людей напугаем, — проворчал Дудник, приблизившись к крыльцу.