Жернова. 1918-1953. В шаге от пропасти

— Извините, товарищ, не хотел вас обидеть. А что касается немца, так он уже занял Краматорск, подходит к Сталино, вот-вот будет здесь, можете не успеть проскочить на Ворошиловград, даже если вам дадут паровоз. Да и мосты… Я слышал, взорваны мосты, поэтому и паровоза нет.

— Да как же мне быть? — испугался Петр Степанович, и не столько за себя, сколько за жену и внуков, которые ждут его, а он может и не приехать, и тогда кто-то, как вот этот командир, подумает, что он ждал и дождался-таки немцев. А если учесть прошлую судимость… — и тело Петра Степановича обдало холодом безмерного ужаса и ноги стали ватными.

— Что с вами? — участливо спросил командир, и, поддержав Петра Степановича, помог ему сесть на кучу шлака. Затем крикнул: — Санинструктор! Санинструктора сюда!

— Со мной люди, а тут такое дело, — бормотал Петр Степанович. — Я отвечаю за ценности… материальные, за рабочих, на мне ответственность…

Подбежавшая молоденькая женщина, почти девочка, послушала его сердце, прижавшись ухом к груди, приложила к ней мокрую тряпицу, натерла виски нашатырем.

— Какие там ценности, товарищ! — произнес командир с досадой. — Столько всего уже уничтожено, столько народу гибнет… Поджигайте все, что может гореть, взрывайте, если есть чем, и уходите на восток, пока есть такая возможность. По Донцу стоят наши войска, там сейчас создается оборона… — И, заглянув в глаза Петра Степановича, участливо спросил: — Ну, как вы? Легче стало?

— Спасибо, вроде легче.

— Сердце у него, товарищ капитан, — пояснила санинструктор и виновато развела руками.

От проходной спешили двое рабочих.

— Кончай перекур! — приказал командир.

Люди зашевелились, потянулись в строй, и колонна двинулась дальше.

Бригадир такелажников Емельянов помог Петру Степановичу встать на ноги, седоусый рабочий поддержал с другой стороны, повели к проходной. У проходной их встретил командир саперов лейтенант Волокитин.

— Товарищ Всеношный, я больше ждать не могу, — заявил он. — У меня приказ, если не взорву, пойду под трибунал.

Петр Степанович вяло махнул рукой, произнес с придыханием:

— Рвите, товарищ Волокитин. А вы, Емельянов, проверьте, чтобы на территории никого не осталось. Поджигайте пакгаузы и вагоны. Паровоза, скорее всего, уже не будет: немцы в Краматорске. Выводите мотодрезину, прицепите к ней наш вагон, всех людей туда, попытаемся проскочить на Ворошиловград через Горловку.

— До Горловки сто пятьдесят верст с гаком, — засомневался Емельянов.

— За ночь проскочим. Если, разумеется, дорога будет проезжей.

— Можно нам с вами? — спросил Волокитин. — У нас приказ тоже отходить на Ворошиловград.

— Разумеется, можно! О чем речь! — воскликнул Петр Степанович с изумлением, будто этот Волокитин обвинил его в бесчестии. И, сбавив тон, добавил усталым голосом: — Только, пожалуйста, побыстрее.

Через час с боковой ветки из заводских ворот вышла мотодрезина, таща за собой двухосный товарный вагон, приспособленный для перевозки людей, повернула на главный путь, остановилась. Еще через минуту позади ахнуло, поднялись столбы дыма и пыли, подсвечиваемые изнутри красными языками пламени, сквозь них едва проступали стальные конструкции, которые медленно кренились, будто укладываясь спать. Из проходной выбежал Волокитин и еще двое саперов, забрались в вагон, дрезина дала прощальный гудок и покатила на юг. Петр Степанович, стоявший рядом с моторным отсеком дрезины на огороженной площадке, смотрел, как разгорается пламя и закручиваются в высоте черные вихри дыма над его родным заводом. Он снял кепку и размазал по щеке грязной ладонью одинокую слезу.

До Горловки так и не добрались. Под утро, когда малиновый рассвет прояснил очертания дальних холмов, откуда-то из мрачной черноты еще не проснувшихся левад выплеснуло длинную струю пламени, и скулящий звук приближающегося снаряда нарушил равномерный перестук колес и тарахтение мотора дрезины.

Петр Степанович уже не спал, стоял рядом с машинистом, вглядывался в тонкие нити рельсов, сливающихся в одну в голубоватой дали. Он успел разглядеть и мгновенно возникшую и пропавшую струю пламени, услыхал и нарастающий скулящий звук, и хотя ни разу еще в своей жизни не слыхивал подобного звука, разве что в кино, но сразу же узнал его и безотчетно прилип к стеклу, точно пытаясь что-то разглядеть в голубовато-сером небе. Затем донесся отрывистый звук выстрела и тотчас же слева от железной дороги что-то блеснуло и громыхнуло коротким эхом.

— Наддай, Семеныч! — вскрикнул Петр Степанович, не соображая, что надо делать в таких случаях, а главное — не веря, что этот выстрел предназначен им, что это не ошибка.

Пожилой моторист Карп Семенович Клименко переключил скорость и дал полный газ.

— Щоб у його повылазило! — крикнул он и погрозил кулаком в сторону темных левад. — Щоб у його на лбу чирий вскочив! Щоб вин дитый своих бильш не побачив!

Второго выстрела Петр Степанович не расслышал почему-то, а разрыв снаряда возник уже справа, и было в этом что-то в высшей степени несправедливое и унизительное.