Жернова. 1918-1953. В шаге от пропасти

Булганин, чисто выбритый, с аккуратно подстриженными бородкой и усами, с холеным лицом и руками, пахнущими одеколоном «Красная Москва», очень похожий на придворного какого-нибудь Людовика, поднялся и, застегивая полушубок, произнес:

— Так я у себя буду, Георгий Константинович. Если что… — и вышел за дверь.

Жуков молча проводил его до двери глазами, встал из-за стола, подошел к русской печке и некоторое время смотрел на огонь, переживая разговор с Рокоссовским. Он знал, что Рокоссовского под трибунал не отдаст, потому что… потому что за это не отдают, тем более близких друзей, потому что существует некая негласная солидарность между генералами определенного круга, вместе учившихся на разных курсах повышения, вместе месивших грязь на учебных полигонах. Жуков относил и себя к этому кругу, их солидарность выковывалась общей ответственностью за предыдущие поражения, общими ошибками и упущениями, следствием которых стали сегодняшние ошибки и упущения. И не только поэтому, но более всего потому, что Рокоссовский — один из талантливейших генералов Красной армии, что таких генералов в ней не так уж много, что он, Жуков, отчасти и сам виноват в том, что Рокоссовского так прижали к каналам, потому что за всем не уследишь, что начальник штаба фронта… и так далее и тому подобное.

И Рокоссовский знал, что Жуков не отдаст его под трибунал по тем же самым причинам. Более того, не Жуков назначает генералов на армии, а Верховный, не Жукову и снимать. Хотя, при определенных обстоятельствах, может содействовать не только снятию. Но дело не в угрозах, а в тоне, каким Жуков дал отповедь командующему армией Рокоссовскому: таким тоном он еще с ним не разговаривал. Впрочем, понять Жукова можно: фронт трещит то там, то здесь, немцы в нескольких десятках километров от Москвы, а отвечает за все про все перед Верховным именно командующий фронтом. Но Жуков сидит за десятки километров от места событий, и не на глазах Жукова, а на глазах Рокоссовского немецкие танки крушат оборону его армии. Наконец, и сам он, Константин Рокоссовский, не хуже Жукова понимает положение, сложившееся на фронте, и не попади он, будучи комбригом, в жернова Большой чистки, командовал бы сегодня фронтом, может быть, даже вот этим, Западным, а Жуков, как и встарь, ходил бы у него в подчинении. Все дело в везении. И ему, Рокоссовскому, в начале его военной карьеры везло: командуя кавалерийской бригадой, он обошел с тыла китайские войска во время так называемого вооруженного конфликта на КВЖД в ноябре 1929 года и тем самым способствовал решительной и быстрой победе наших войск. Но его победа забылась за давностью лет, в 1937 на него написали донос, и, как следствие: исключение из партии, арест, лагерь. А Жуков сумел выкрутиться, затем разгромил япошек на Халхин-Голе и оттуда полез вверх. Жукову повезло, а ему, Рокоссовскому, нет. Сейчас им пока не везет обоим. Но дать себя раздавить немецким танкам…

И Рокоссовский снял трубку и попросил соединить его с Кремлем.

Через час в штаб Западного фронта позвонил Сталин:

— Товарищ Жюков, — зазвучал в трубке глуховатый размеренный голос. — Мы думаем, что Рокоссовскому можно разрешить отойти за канал. Беды от этого большой не будет. Ставка дала Рокоссовскому разрешение на отход. Вы меня слышите, товарищ Жюков?

— Да, я вас слышу, товарищ Сталин, — заговорил Жуков удивительно спокойным голосом, и даже без обычного скрипа. — И я обязан вам сказать, товарищ Сталин, что своим решением вы подрываете авторитет командующего фронтом. Я запретил Рокоссовскому отступление за канал. Если вы поручили мне оборону Москвы, то прошу вас не мешать мне заниматься порученным делом, не опекать меня по мелочам. Рокоссовский должен стоять там, где ему приказано стоять, — чеканил Жуков слова. — Немцы вот-вот встанут сами. Они выдыхаются. Но каждое наше попятное движение придает им уверенности, что они могут выиграть битву за Москву, бросив в бой последний батальон. Мы не должны сами вкладывать в их руки такую уверенность.

— Поступайте, как знаете, — произнес Сталин раздраженно и положил трубку.

— Соедините меня с Рокоссовским, — велел Жуков. Затем уже в трубку, услыхав знакомый голос: — Ты что же, мать твою так-перетак? Верховному жаловаться? Тебе мало моего приказа стоять насмерть? Если я узнаю, что ты перешел на ту сторону канала, я тебя… ты у меня… Стоять насмерть и ни шагу назад!

Глава 18

Закончив разговор с Жуковым, Сталин взял из пепельницы погасшую трубку, сунул ее в рот и вновь повернулся к высокому сухощавому генералу со скуластым лицом, сидящему напротив так прямо, точно был привязан к невидимому столбу невидимыми путами. В лице самого Сталина ничего не изменилось, и голос его звучал так же спокойно и доброжелательно, хотя от генерала не ускользнула раздраженная интонация, прорвавшаяся в последней фразе телефонного разговора.

— Так вы говорите, со здоровьем у вас теперь все в порядке? — спросил Сталин, чиркая спичкой.