Жернова. 1918–1953. За огненным валом

— А вот у меня… — встрял лейтенант Мозговой, усердно хлопая робкими бесцветными глазами и подергивая вздернутой верхней губой. Он даже вспотел от своей смелости. — А вот у меня, — повторил он, убедившись, что Дранин и Гринберг, особенно последняя, обратили на него внимание, — письмо из какого-то отдельного штурмового батальона. Пишет своему приятелю в другую часть командир взвода этого батальона. Вот послушайте. И он стал читать с той иронией в голосе, которая отличает воспитанного и образованного человека от невоспитанного и необразованного:

— У нас в батальоне сидит представитель Смерша, такая, между нами, скотина, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Везде сует свой нос, всех подозревает в предательстве, даже боевых офицеров, обзавелся стукачами и все чего-то вынюхивает. Мы его молча презираем, а когда он появляется среди нас, поворачиваемся к нему задом, но с него, как с гуся вода. Все это нервирует личный состав батальона, люди смотрят друг на друга с подозрением, а нам завтра в бой, и я не знаю, как все это скажется на моральном климате и боевой готовности. При этом командование батальона смотрит на эти выкрутасы смершевца сквозь пальцы, ведет себя безответственно, не думая о последствиях…

— Вот вам типичный пример, когда человек обвиняет командование в безответственности, а сам никакой ответственности не чувствует. К тому же выдает противнику военные тайны, — назидательно произнес старший лейтенант Дранин, перебивая чтение лейтенанта Мозгового. — Там, небось, и место дислокации указано, и еще что-нибудь…

— Указано на конверте: Сталино.

— Значит, часть только еще формируется, — со знанием дела прокомментировал Дранин. — А письмо, скорее всего, послано через гражданскую почту. Можно себе представить, какой вывод сделает вражеский агент, прочитав это письмо, если оно к нему попадет. — И спросил: — Посмотри, Мозг: на этого писателя ничего нет в нашей картотеке?

— Я смотрел, — ответил лейтенант с явным разочарованием. — Ничего нету.

— Тогда отправь письмо по месту формирования части. Пусть тамошнее управление Смерша разбирается, кому писал этот взводный и зачем.

— Я тоже так подумал, — произнес Мозговой и победно глянул поверх очков на Киму Гринберг. — А писал он лейтенанту Солоницыну А.К., который служит… который служит… в артиллерийском полку командиром чего-то там… не поймешь чего, — закончил лейтенант Мозговой.

— Как вы сказали? — встрепенулась Гринберг.

— Что именно?

— Кому пишет.

— А-а, лейтенанту Солоницыну А.К.

— Так и у меня тоже Солоницын А.К.! — воскликнула она с изумлением. — Так этот Солоницын, оказывается, возглавляет целую шайку! Ну и ти-ип… Давайте сюда ваше письмо, я подошью его к другим письмам.

— Такие типы еще, к сожалению, встречаются. И даже в НКВД, — глубокомысленно заметил лейтенант Шутман, с университетским значком и медалью «За боевые заслуги». — Вспомните, сколько предателей было выявлено в тридцать седьмом среди военных. Сам Тухачевский…

— Ну-с, поговорили и будя, — нахмурил брови старший лейтенант Дранин. — Работайте, нечего трепаться.

За окном завыла серена воздушной тревоги. Все подняли головы и уставились на белые полоски бумаги, перекрещивающие стекла. Через минуту вдалеке послышались отрывистые выстрелы зениток, затем тяжелые удары бомб, с потолка посыпалась штукатурка.

— Опять станцию бомбят, — произнес кто-то, ни к кому не обращаясь.

— Работайте, товарищи, работайте, — торопливо повторил Дранин напряженным голосом, и стало видно, что он боится.

Впрочем, боялись все, но немцы, после того как их отогнали за Днепр, бомбили изредка лишь станцию, и все к этому вроде бы привыкли, но каждый думал: «А вдруг?», и пялился, ничего не видя и не соображая, в лежащие перед ним письма, пока выстрелы и взрывы не затихнут и не прозвучит отбой воздушной тревоги. Тогда все разом закуривали и с победным видом поглядывали друг на друга.

— И куда только наши части ВНОС смотрят? — произнес ворчливо Шутман, выпуская изо рта правильные колечки дыма. — Немцы летают, как у себя дома, а им хоть бы хрен по деревне.

— В нос они и смотрят, — сбалагурил Мозговой. — Только не друг другу, а начальству.

— Разговорчики! — одернул болтунов Дранин. — А вы, лейтенант Мозговой, как я посмотрю, явно заражаетесь критиканством от знакомства с безответственными высказываниями своих корреспондентов. Эдак недалеко и до соответствующего позиционерства.

— Да я… — стушевался Мозговой, побледнел и виновато захлопал ресницами.

Все торопливо докурили свои папиросы, решительно ткнули их в банки из-под рыбных консервов, после чего в комнате вновь воцарилась рабочая атмосфера.

Глава 4