Жернова. 1918–1953. За огненным валом

Капитан Вениамин Атлас, выписавшись из госпиталя в сентябре сорок третьего, больше года служил в милиции Астраханской области, а в конце октября сорок четвертого получил направление по месту своей довоенной службы. Но прежде чем ехать в Ростов, нужно было разыскать семью, и он выпросил на это десятидневный отпуск, тем более что путь его в Ростов лежал через Кизляр, Грозный, Пятигорск, Минводы, а это совсем близко от Кисловодска, где семья и должна находиться.

Атлас ехал в неизвестность. Все его письма в Кисловодск либо оставались без ответа, либо возвращались с пометкой: «Адресат не найден». Написал он и в Ростов, в надежде, что жена с детьми успела туда вернуться, но из Ростова, освобожденного от немцев в феврале прошлого года, никакого ответа не получил. Однако Атлас надежды не терял, понимая, что война всё и всех перемешала и перепутала, а зыбкая еще мирная жизнь этот клубок распутает не скоро. О том, что семья его могла погибнуть, он старался не думать, хотя то из одного освобожденного города, то из другого доходили слухи о массовых расстрелах евреев. Да и в газетах писали о том же, но все больше о городах, лежащих далеко на западе: о Киеве, Харькове, Львове и других.

В Минводы эшелон прибыл глубокой ночью. Атлас соскочил на землю с высокой подножки, за ним закрылась дверь вагона, и он остался один в густой темноте.

Шел дождь. Не очень сильный, но холодный. Хотя фронт перешагнул Днепр, освещение не включали, а может быть, и нечего было включать. И Атлас, ориентируясь по звукам, направился вдоль эшелона, рассчитывая встретить кого-нибудь из железнодорожников. И точно: навстречу ему, светя карбидным фонарем и постукивая молоточком по колесным буксам, двигался смазчик.

— Скажи, приятель, как мне пройти к вокзалу? — спросил Атлас у смазчика.

Тот посветил на него фонарем, махнул рукой себе за спину, и совсем не мужской, а девичий голос ответил:

— Нету вокзала — одни головешки. А комендатура на привокзальной площади… Вагон там стоит, в вагоне она и есть, эта самая комендатура. — И спросил с насмешкой: — Закурить не найдется, служивый?

— Найдется. — И Атлас протянул смазчице раскрытую пачку «Беломора», пробормотав: — Вы извините меня: не разглядел в темноте, что вы женщина.

— Да ничего, служивый: мы, бабы, уж и сами забывать стали, какого мы полу. Сам-то откуда будешь? — поинтересовалась смазчица, раза два затянувшись дымом.

— Из Ростова. Да жена у меня с детишками в Кисловодске… должна быть. Когда немец подходил к Ростову, отправил их туда к родственникам, с тех пор ничего о них не знаю.

— Бог даст, найдешь, — вздохнула женщина.

— Поезда-то туда ходят?

— Ходят, а как же. Раз в день. Туда вечером, оттуда тоже вечером.

— А еще на чем-нибудь можно уехать? — допытывался Атлас.

— Случается, что ходят и машины. Но редко. Ты, служивый, ступай в комендатуру: там тебе все объяснят. Только лоб не разбей, а то у нас тут железа везде понабросано, того и гляди, зацепишься. Да на часовых не нарвись, а то стрельнут — ахнуть не успеешь: все больше косоглазые охраняют, по-русски ни бельмеса не понимают.

— У меня фонарик, — успокоил Атлас женщину и пошел вдоль поезда, водя по земле узким желтым лучом.

Дежурный по комендатуре, младший лейтенант, проверив у Атласа документы, посоветовал ждать поезда.

— У нас тут неспокойно, — товарищ капитан, сказал он, понизив голос чуть ли ни до шепота. — Бандиты шастают, на одиноких военных и милиционеров нападают, даже на машины — тоже случается. Так что советую вам подождать поезда, потому что поезда идут в сопровождении милиции: иначе нельзя.

— А где бы мне подождать поезда?

— Вот уж не знаю. Город разбит, мало что осталось. Разве что в частном секторе… Но это когда развиднеется. А пока посидите здесь. Даже положить вас некуда, — и младший лейтенант развел руками, показывая на военных, спящих на полу в обнимку с автоматами и винтовками. Судя по всему, они относились к войскам НКВД, а это лишний раз подтверждало справедливость слов младшего лейтенанта.

Атлас скинул с себя вещмешок, поставил к стене между двумя парами ног небольшой фибровый чемоданчик, сам устроился и, надвинув на глаза фуражку, постарался уснуть. Но сон не шел: всякие мысли, одна мрачнее другой, лезли ему в голову, тяжелый спертый воздух вызывал позывы к кашлю. Промучившись с полчаса, Атлас встал, вышел из вагона. Сев на приступки под жестяным навесом, закурил. Шумел дождь, журчала, сбегая с крыши, вода, тревожно перекликались маневровые паровозы…

Рядом захрустел под чьими-то ногами шлак, знакомый голос смазчицы спросил:

— Ну, как, устроился, служивый?

— Да негде там устраиваться: битком. Даже сесть негде.

— А пойдем ко мне, если не боишься. Я здесь неподалеку живу. Тоже не хоромы, так других-то нету.

— Закуришь?

— Нет, спасибо, я вообще-то не курю. Так, балуюсь.

— Понятно, — произнес Атлас, догадавшись, что смазчица попросила у него закурить, чтобы приглядеться к нему: мало ли кто тут шастает. Теперь голос ее звучал почти дружелюбно, без насмешки и настороженности.

Он забрал вещи, и они пошли.

— Тебя как зовут-то, служивый?

— Вениамином… Веней. А тебя?