Жернова истории-2

— Пожалуй, и я с вами, — поднимаюсь с земли, отряхиваясь и засовывая в кобуру наган, из которого так и не сделал ни единого выстрела. Получается, совсем без дела весь бой просидел. Так хотя бы в дозор с бойцами схожу.

Сумерки становились все светлее. Мы шли вдоль западного рукава Иссы, внимательно поглядывая на противоположную сторону. Бой уже затих, и лишь несколько раз до нас донеслись отдаленные винтовочные выстрелы. Через полчаса наш дозор вышел к тому месту, где рукава Иссы снова сливались в единое русло. Было видно, как она быстро несет свои воды на север, кое-где закручиваясь в маленькие водовороты. Над поверхностью воды поднимались полосы тумана. Речка парила в прохладном предутреннем воздухе…

Внезапно шедший рядом со мной красноармеец указал рукой на противоположный берег:

— Товарищ комиссар! («Вот же привязалось прозвание…» — подумалось мне). Гляньте! Никак, кустами пробирается кто-то!

Тут с нашей стороны гулко хлопнула винтовка, а с противоположного берега ей ответила дробь пулемета. Бойцы попадали на землю — и я вместе с ними. Единственная мысль, которая мелькнула у меня при этом — «Мать вашу за ноги и пополам! Вот нарвались!».

Через какое-то время, проклиная сырую, насквозь пропитавшуюся влагой почву, от которой насквозь промокли галифе, и гимнастерка на животе и на локтях, осторожно приподнимаю голову. Рука как будто сама собой тянется к кобуре, пальцы откидывают клапан и обхватывают рукоять. Кусты мешают смотреть, но в предрассветных сумерках стало уже достаточно светло, и сквозь сплетение ветвей удалось разглядеть, по меньшей мере, двоих человек, бредущих по грудь в воде к нашему берегу. Первый держал на плечах винтовку, второй, в поднятой на уровень головы правой руке — маузер. Мои попытки взять бандитов на мушку нагана сначала оказались безуспешными — ветки все же мешали прицеливаться. Но кто-то из красноармейцев сумел сделать то, что не удалось мне, и по бандитам ударил выстрел трехлинейки.

Каков был результат — непонятно, потому что в ответ с того берега снова хлестнула пулеметная очередь, пройдясь по кустам, за которыми мы прятались. Однако бойцы, с которыми я отправился в дозор, не все оказались робкого десятка. В той стороне, откуда били короткие очереди, вдруг плеснул гранатный разрыв, и пулемет тут же заткнулся. Ободренные этим, красноармейцы открыли довольно частую пальбу по противоположному берегу. Но тут пулемет снова ожил, да вдобавок дважды рванули гранаты уже на нашем берегу, причем одна из них — всего в десятке шагов от меня, так что сверху посыпались кусочки веток, срезанные противно взвизгнувшими осколками.

Когда опять осмеливаюсь поднять голову, вижу, что дело плохо. Бандиты под прикрытием пулемета возобновили форсирование реки, на этот раз переходя ее вброд двумя группами, выше и ниже того места, где засел красноармейский дозор. Верчу головой, стараясь понять, не вылез ли уже кто на наш берег. И точно — вон, зашевелились кусты у кромки берега. Не задумываясь, палю из револьвера в ту сторону раз, другой. Меня поддержала винтовка залегшего неподалеку бойца.

Однако и бандиты не остались в долгу. Когда я приподнялся, чтобы выпустить во врага очередную пулю, навстречу мне метнулись два стремительных силуэта и буквально в двух-трех шагах от себя я увидал вскинутую для выстрела руку с зажатым в ней наганом. Пламя выстрела ударило, казалось, прямо в лицо. Страшный удар в левую сторону головы — и на меня обрушилась тьма беспамятства.

Сколько мне пришлось проваляться без сознания — не знаю. Но, видимо, недолго, потому что сквозь туман беспамятства до меня стали долетать звуки, которые стали складываться в слова…

— …Непременно добраться до Риги… …он поможет… любой ценой доставить… …я ранен… возьмешь книгу и часы… запомни адрес…

Тут до моего затуманенного сознания снова долетели глухие звуки выстрелов. Коротко рыкнул и сразу умолк пулемет. Снова выстрелы…

Очнулся от дикой боли в голове и неудержимого позыва рвоты, когда чьи-то руки попытались приподнять меня. Когда мой желудок, после нескольких мучительных спазмов, освободился от ужина, сознание чуть-чуть прояснилось.

— Что… бандиты? — еле ворочая языком, как-то пытаюсь сформулировать вопрос, неясно бродящий в моей больной голове.

— Всех побили! — торопливо успокаивает меня один двоих из красноармейцев, закинувших мои руки себе на плечи. — Двоих даже повязали!

— А… там… у моста? — несмотря на донельзя отвратительное состояние, что-то заставляет меня продолжать допытываться.

— И там побили! Чуть не сотню в плен взяли. И подводы все у нас, — так же торопливой скороговоркой выпаливает победную реляцию красноармеец.

— Потери… наши? — черт, как же тяжело выговаривать такие простые слова!

— У моста четверых насмерть, и ранено семеро. А что за мостами — того еще не знаем. И из ваших двоих наповал, да четверых подранило. Один очень тяжелый.

— Не могу… стоять. Тошнит. Лучше… прилягу, — с трудом выдавливаю из себя, и красноармейцы опускают меня на траву. Один из них приподнимает мне голову и начинает неумело бинтовать ее, бормоча себе под нос: