Жернова истории 3

— Два главных просчета были допущены, — объясняю свой взгляд на случившееся. — Первый: кинулись обобществлять сельское хозяйство внезапно, очертя голову, наломали дров – и в результате крепко подорвали сырьевую и продовольственную базу промышленности, особенно по части производства потребительских товаров. Второй: попытались ускорить темпы создания новых отраслей, нерасчетливо расширили фронт капитальных работ. А это повлекло за собой рост незавершенного строительства, необходимость занять на предприятиях и стройках больше работников, чем предполагалось, за счет массового притока неквалифицированной рабочей силы из деревни. В результате себестоимость производства не сокращалась, а росла. С производительностью труда было ровно наоборот: расти-то она росла, но очень медленно. Итог: пришлось финансировать промышленность за счет печатного станка, обесценения рубля и падения реальной зарплаты.

— Но как же так? — возмущается Лида. — Неужели не нашлось специалистов, которые объяснили бы, что к чему?

— Как не найтись? Нашлись, — говорю со вздохом. — Но если с трибуны партийного съезда бросают лозунг – "те, кто болтает о снижении темпов нашего строительства, являются агентами наших классовых врагов!" – что ты на это ответишь?

— Все равно, вопреки всему, надо разъяснять, что допустимо экономически, а что – нет! — горячится моя жена.

— Надо, — соглашаюсь с ней. — Только вот в те времена родилась невеселая фраза: "Лучше стоять за высокие темпы, чем сидеть за низкие". И никакой шутки в этой фразе не было, уверяю тебя. Специалистов, отстаивавших обоснованные плановые расчеты, просто обвинили во вредительстве и дали немалые сроки.

— Так ты думаешь, и у нас… — она недоговорила фразу, но смысл вопроса и так был ясен.

— Я не пророк. Но вот предотвратить подобный поворот событий постараюсь всеми силами! — Спокойнее, не кипятись. Без запальчивости, не повышая голос, а то на нас оглядываться начнут. — Надо за оставшиеся три-четыре года как-то ухитриться приучить ЦК и Политбюро к такому порядку, при котором любое хозяйственное решение может приниматься только после совета с экспертами… со специалистами, — возвращаюсь к более привычной ныне терминологии. — Да и в самом деле планирования надо будет кое-что подправить так, чтобы любой шапкозакидательский проект выходил боком его инициаторам, а не тем, кто против него возражает. Есть уже кое-какие задумки… — на этом мой голос стихает.

— Какие задумки? — теребит меня Лида.

— Слушай, у меня мозги на этой жаре буквально плавятся, а ты хочешь, чтобы я тебе тут детальный план реорганизации нашего планового хозяйства развернул – который и мне самому еще не во всем ясен! — взмолился я, стараясь придать голосу возможно более шутливые интонации.

— Ладно, страдалец, — смеется красивая молодая женщина, идущая со мной под руку, — пошли, присядем вон на ту лавочку в тенек, чтобы ты у меня совсем на солнце не растекся!

2.3.

На черноморское побережье Крыма наползали стремительные вечерние сумерки. Небо, еще слегка подсвеченное догорающим закатом, темнело на глазах и, не успело оно еще превратиться в черный ночной бархат, как на нем уже начали проступать искорки звезд. А потом, когда на западе осталась лишь едва рдеющая тонкая багровая полоска, над нашей головой раскинулась звездная сеть, где глаз легко различал очертания созвездий, знакомых еще по школьному курсу астрономии, и Млечный Путь пролегал сквозь бездонное пространство своей загадочной и манящей россыпью звезд.

Вечер, на глазах превращавшийся в ночь, еще не остудил горячий песок, да и нагретое за день море не спешило отдавать тепло. Можно было лежать на пляже, не боясь замерзнуть. Облизнув горько-соленые от черноморской воды губы, я опустился на еще пышущую жаром поверхность пляжа, а Лида, отжав свою шикарную косу, которую никакими усилиями не удавалось запихнуть под купальную шапочку, пристроилась рядом со мной.

Вечерний бриз был почти не ощутим, и море лишь тихонько шуршало у кромки берега…

— Ну, что, мозги у тебя больше не плавятся? — вдруг тихонько поинтересовалась жена.

О чем это она? Не сразу и сообразишь. А, это насчет нашего разговора сегодня в парке! — все-таки вспомнил я. Вот настырная…

— Не плавятся, — отзываюсь. — Зато они другим заняты.

В самом деле, рассуждать о плановом хозяйстве совершенно не хотелось. Хотелось лежать, смотреть в бархат неба над головой, и целовать жену. Но когда я так и попытался сделать, Лида строго произнесла, отворачивая лицо в сторону:

— Вот пока не расскажешь все по порядку, о "другом" можешь и не думать! — не без ехидства в голосе выносит жена свой приговор.

— Всего мне и за неделю не рассказать! — пытаюсь воззвать к ее милосердию.

— Не увиливай! И прекрати меня соблазнять, — (убирая мою руку со своей груди), — успеешь уложиться в час-полтора, тогда я и сама охотно соблазнюсь!

Самый тяжкий вздох, какой я только смог изобразить, нисколько не повлиял на непреклонную волю жестокосердной красавицы. Еще раз вздохнув, уже потише, пытаюсь собраться с мыслями.