Жернова истории - часть 1

Так, вот "Ремингтон" с длиннющей кареткой… Шрифт русский. Не то. Еще один "Ремингтон", на этот раз с английским шрифтом, но, боже мой, кто же ухитрился его так расколошматить? Дешевенький и совсем новый "Смитс-Премьер" с русским шрифтом. Он-то почему среди ломаных? Осматриваю. Глаз "на автомате" цепляет – N60192, потом сзади вижу – механизм зверски изъеден ржавчиной. Что же такое на него пролили, а? Спохватываюсь и шарю глазами дальше – эта-то машинка мне по любому не нужна… Еще один, значительно более потрепанный "Смитс-Премьер" — на этот раз с английским шрифтом, и на вид машинка вроде почти совершенно цела. Зараза! Кто-то врезал от души прямо по литерам и безнадежно исковеркал многие из них! "Ундервуд"… На нем – русский шрифт. "Мерседес"… Эта – с немецким шрифтом. Снова не то! "Континенталь" — это машинка известной немецкой фирмы "Вандерер"… Но погодите! Шрифт-то английский! Интересно… Небось, с какого-нибудь старого "Ундервуда" или "Ремингтона" литеры переставили. А починить ее я сумею?

Кручу машинку со всех сторон. Видимых повреждений практически нет, пара небольших сколов эмали и несколько пятнышек ржавчины – не в счет. Почему же она валяется здесь? Ставлю машинку на пол, присаживаюсь перед ней на корточки, заправляю за валик каретки листок бумаги. Ленты в машинке нет, но эта проблема – решаемая. Отвожу за рычаг каретку в сторону – и она скользит свободно, безо всякого сопротивления. Чую, в этом и дело – так быть не должно. Пытаюсь пару раз стукнуть по клавишам – литеры бьют в одну точку, а каретка не двигается с места.

Та-а-а-к…

Переворачиваю машинку и заглядываю в механизм с обратной стороны. Взгляд сразу находит барабан пружины, которая закручивается при отводе каретки, и потом последовательно двигает ее при каждом ударе по клавишам, вплоть до конца строки. Но этот барабан с самой кареткой ничем не скреплен. Ну, если это единственная неисправность…

— Вот эту попробую починить, — поворачиваюсь к нашему завхозу.

— Ладно, сейчас я тебе пропуск на вынос выпишу, — отзывается тот. — Диктуй инвентарный номер.

На мое счастье, именно с этой моделью машинки я был хорошо знаком еще с детства. У нас дома был "Continental" 1946 года выпуска с русским, понятное дело, шрифтом, и машинка по конструкции практически не отличалась от того механизма, который стоял сейчас в моем кабинете на столе.

В конце рабочего дня обвязываю машинку веревкой, загодя выпрошенной у того же Михеича. На выходе сдаю пропуск и теперь могу вполне открыто тащить машинку домой. Выйдя на Ильинскую площадь, решаю взять извозчика – уж больно неохота повторять путешествие с машинкой в переполненном трамвае.

Долго ждать не приходится. Завидев извозчика, я машу рукой, кричу – Эй, голубчик! — и рядом со мной, натянув вожжи, останавливается нынешний эквивалент такси.

Извозчик, видно, желает поразить нанимателей подлинным дореволюционным шиком. В ямской шляпе в виде невысокого кожаного цилиндра, расширяющегося кверху, с металлической пряжкой спереди, в длинной, почти до пят, темно-синей суконной поддевке, запахнутой справа налево таким образом, что она имеет множество складок сзади, в выглядывающих из-под поддевки начищенных сапогах, он гордо восседает в пролетке с откидным верхом.

— Вам куда, господин-товарищ? — интересуется солидным баском крепкий бородатый мужичок.

— На Пречистенку! — отвечаю я.

— Три рубля серебром! — с ходу запрашивает извозчик.

— Побойся бога! — возмущаюсь в ответ. — Когда это от Ильинки до Пречистенки за три рубля возили?! Рубль – и то много будет!

— За рубль можешь на трамвае прокатиться, — отрезал бородач, — как раз и хватит.

— Ну, давай, полтину добавлю, — смягчаюсь я.

— Не-е-т, господин хороший, не пойдет. Нынче времена нелегкие, цены, почитай на всё, против прежних воздорожали. Накинуть надо!

— Ладно, черт с тобой! Два рубля – и едем! — в сердцах бросаю я.

— А, садись, — машет рукой извозчик, — домчу с ветерком! — и я забираюсь в пролетку.

Если вы думаете, что езда по Москве в пролетке – удовольствие, то вы глубоко заблуждаетесь. Несмотря на рессоры, поездка по улицам и площадям, мощеным булыжником, пробуждает во мне странные аллюзии, заставляя вспоминать о грохоте строительных компрессоров и отбойных молотков. Впрочем, вид безрессорных ломовых телег, вереница которых как раз сейчас пересекает Лубянскую площадь, заставляет оценить выгоды своего положения. Ломовики грохочут по булыжнику лишь чуть потише, чем самоходки СУ-122 Ковровской учебной дивизии, встреченные как-то мною на полигоне близ разъезда Федулово…