Жернова. Книга 2 (СИ)

Мать врала! Вот почему его гнобил и презирал гнусавый Джок, обзывая мать грязными словами, а самого Бренна ублюдком. Наверняка, она забеременела, будучи не замужем, и, судя по всему, ее просто выгнали из семьи. И она… скрывалась здесь, одна, беззащитная, опасаясь, что новорожденного отнимут у нее, безмужней и безработной, и отдадут на воспитание в Детское гнездо. Почему он понял это только сейчас… Потому что хотел верить, и не задумывался… Он не винил ее, понятно, что ей пришлось врать… Просто слишком больно было отказываться от образа отца, который так поддерживал его в детстве…

Сквозь щели досок на заколоченном окне их домика пробивались теплые нити света, а дверь была не заперта. Первое, что Бренн увидел, перешагнув щербатый порог, — обтянутую серой рубахой широкую спину Морая, который разводил огонь, присев у низкого очага. Тот неспешно обернулся, и его темное лицо, будто вспышка, осветила короткая улыбка.

— Как дошли? За вами никто не увязался? — спросил он, уже без улыбки глядя на Бренна.

— Никто, афи, — поспешил ответить Дуги. Бренн чуть кивнул, впитывая запах горького табака, висевшего в воздухе. Странная робость закралась в сердце, — правда ли опекун рад ему, и не погаснет ли эта радость, когда тот осознает, сколько хлопот доставит ему вернувшийся приемыш, за которого он заплатил огромные деньги? К ноге вдруг притерся мурчащий теплый комок — Шагги! Басовито гавкнув, кот задней лапой принялся топтать башмак Бренна, требуя взять его на руки. Он подхватил пушистого зверя и прижал к себе — живое тепло успокаивало.

— Будто чуял, что к тебе на встречу иду — все вертелся вокруг, то мурчал, то гавкал, да следом за мной и притащился, — улыбнулся Морай углом рта. — Да и Самсон весь день сам не свой — то и дело на улицу выбегал, будто ждал чего…

Морай вздохнул и поморщился, не отрывая взгляда от Бренна: — Вижу, ты стал совсем взрослым, и не по закону, а по сути… И я не особо этому рад… Цена больно высока…

Было ясно, что говорит он вовсе не о деньгах, отданных Джергу Ригану. Тяжело ступая, подошел. Твердая ладонь легла на затылок, и на миг напрягшись, Бренн тут же расслабился. Насколько разным может быть один и тот же жест, — когда тяжелая ладонь дрессировщика ложилась на его загривок, сдавливая шею, он чувствовал или равнодушное пренебрежение, или смертельную опасность… А сейчас… Сейчас — лишь тепло и заботу. Глубоко вдохнув, он понял, как сильно тосковал по запаху дыма, железа и огня, пропитавшему рубаху кузнеца.

— Времени у нас мало, — прогудел над ухом Морай, легонько отстраняя Бренна. — Не поговорить вволю. На Вишневую уж точно еще не раз кто-нибудь из твоих врагов припрется вынюхивать да выискивать, и мне надобно быть на месте — чтоб все видеть и все знать. А в Канаве к рассвету наверняка облавы пойдут…

— Откуда ты про облавы прознал, афи? — вскинулся Дуги. — Они ж всегда их неожиданно устраивают, чтоб врасплох застать…

— И прознавать тут нечего. Чтоб хозяину Казаросса угодить да деньгу поиметь, ради поимки твоего дружка расстараются. А где беглые, нищие да калеки хоронятся? Окромя дома на Вишневой, перво-наперво его тут начнут искать, ну а заодно и облаву устроят, чтоб проверить кто в сети попался…

Морай повернулся к Бренну, засучивая рукава, и поставил на стол бутыль с бледной зеленовато-синей жидкостью. — Давай-ка к делу… Рубаху снимай. Будем из тебя свободного человека делать… — Оттянув кожу на лопатке приемыша, он внимательно осмотрел клеймо Казаросса. — Краска глубоко въелась. Надо или срезать, или выжечь. Лучше выжечь — и быстрей, и крови меньше — запечется. И заразу огонь уймет… — говорил короткими, рублеными фразами Морай.

— Выжигай, афи… — пожал плечом Бренн, — не в первой…

— Тогда, глотни вот, — кузнец плеснул в кружку на два пальца жидкости из бутыли.

— Синюха?

— Она самая. Только малость покрепче будет, чем та, которой Мартен своих гостей поит, не в обиду тебе сказано, новый ученик, — он вскользь глянул на смутившегося Дуги. — Зато и боль уймет, и заснешь быстро… А то колотит тебя всего…

Глотнув, Бренн задохнулся, — синюха, как живое пламя обожгла пищевод, запалила костер в желудке и ударила в голову. — Ну, ты и скажешь, афи, — малость покрепче, — пробормотал он, откашлявшись. Сжал зубами тряпку, которую ему сунул Дуги, уперся ладонями в столешницу и уставился на затертый рисунок парусной лодки, выцарапанный на ней столовым ножом года в четыре.

С неприятной процедурой Морай тянуть не стал. Взяв из пылающих углей накаленное до нужной температуры тавро, одной рукой он придавил плечи Бренна к столу, — и левую лопатку тут же прострелило кошмарной болью, пробившей тело от поясницы до глазных яблок. Дуги сморщился, будто жуткую процедуру проделывали именно с ним. А Бренн замычал, грызя тряпку… Проклятье! Как он не храбрился, как не строил из себя ко всему привычного бойца, к такой боли не притерпишься. Хотя за месяцы дрессировок он не раз получал ожоги, но к «ласке» раскаленного железа так и не привык.