Жернова судьбы

– Охтиньки мне, горемычной! – такая горечь прозвучала в этих простых словах, что у парня мороз пробежал по хребту. – И зачем я, несчастная, на свет-то Божий родилась, зачем, непутёвая, по миру хожу, всем лишь беды приношу… Суженый мой, наречённый мой, зачем судьба так надсмеялась надо мною, почто одни страдания на долюшку мне выпали… – тихие причитания, обращённые в никуда, рвали сердце в лоскуты. – А с тобой-то он что содеет, зверь этот лютый?! Что мне, горемычной, делать-то?? Смотреть-то на зверства эти смогу ли я?! Вынесу ли боль твою?! Батюшка, матушка, заберите меня отсюда, не хочу я жить, не хочу!… Прими, Господи, душу рабы твоея Пульхерии, к тебе иду…

За сим послышался тихий всплеск, зажурчала вода, и Ванька увидел женский силуэт уже по пояс в воде, медленно, даже торжественно идущий вглубь и погружающийся всё боле и боле. Памятуя, что речка богата на омуты, он, не говоря ни слова, ринулся за Пульхерией, сразу разрушив и тишину, и торжественность момента. Услышав плеск, девушка вздрогнула, обернулась на шум, ступила спиной вперёд и внезапно ушла с головой под воду, попав как раз в один из омутов. Ванька нырнул за ней следом, поймал за волосы, выбрался из омута, таща за косу, схватил на руки и бережно уложил на помост купальни. Осторожно похлопал по щекам:

– Барыня… Пульхерия Ивановна… Очнитесь!

Девушка не успела наглотаться воды и сознание потеряла скорее от испуга и слабости, нежели от утопления. Она закашлялась и села. Ванька немедленно отошёл от неё, спустился по ступеням купальни вниз и стоял по пояс в воде, комкая рубаху, которая кстати закрутилась вокруг столбика лестницы.

– Кто тут? – тревожно спросила Пульхерия, отжимая мокрое платье и накидывая на плечи сухое полотно, коего здесь было предостаточно. – Кто тут? Покажись!

– Я это, барыня… – хрипло сказал парень.

– Кто это я?! – ещё более тревожно спросила она, вглядываясь в темноту.

Ванька медленно приблизился к ступеням:

– Ванька, холоп ваш… верный… – с трудом выговорил он. Горло внезапно сжало, и слова выдавливались, как горошины из высохшего стручка.

– Ваня?!! – ахнула девушка и выглянула из-за занавеси. Парень стоял на нижней ступеньке лестницы, голый по пояс, мокрый, в облепивших его портах, понурив голову и сжимая в руках какую-то тряпку.

– Ваня… – прошептала Пульхерия. Тут до неё дошло, что он, по всей видимости, был невольным слушателем её стенаний, и она всем телом почувствовала жар, взметнувшийся, казалось, из самых недр её существа до кончиков пальцев, до корней волос.

– Что же это, господи… – обречённо простонала она.

Ванька обеспокоенно шагнул вперёд, готовый подхватить, оберечь, укрыть, спасти.

– Ванечка… Иванушка… – шепнула Пульхерия. Парень вздрогнул. Со смерти матери он не слыхал подобных слов; произнесённые самым ласковым, самым приятным в мире голосом, они пронзили его до глубины души.

– Ты всё слышал? – не вопросительно, а, скорее, утвердительно сказала девушка.

– Я не слышал ничего, барыня Пульхерия Ивановна, – опустив голову, твёрдо ответил он.

– А зачем же ты кинулся меня спасать?

– Потому что вы могли в омут попасть и утопнуть ненароком. Что бы я тогда господам сказал? Здесь река коварна очень. Омутов много, опасно без присмотра купаться.

– А не потому ли, что я руки на себя наложить захотела? – продолжала она допрос.

– Что вы, барыня, господь с вами! – воскликнул парень. – Да разве ж вы на такое святотатство способны?! Грех это… Даже мысли такие допускать грех… – тут он осёкся, вспомнив собственные горькие думы и желание заснуть навеки.

– А то, что ты сотворил со мной, не грех?! – повысила голос Пульхерия. – Ты заманил меня в ловушку, я тебе поверила, поверила, что буду счастлива с тобой! Счастлива! Я полюбила тебя, Ваня! А ты… так легко отдал меня этому извергу! Смотри! – она закатала длинные рукава мокрого платья, стыдясь и краснея, подняла подол, и Ванька увидел испещрённое синяками тело своей любушки… Жёлтые, синие, багровые, они покрывали её, обезобразив нежную плоть. Он сглотнул сухим горлом.

– Может, тебе и груди мои показать?! Они тоже… – Пульхерия заплакала. – За что это мне?? Чем я согрешила пред тобой, Господи, что ты послал мне такие испытания? Это ведь ты виноват, а не я! – она почти кричала. – Я доверилась тебе, а теперь расплачиваюсь за свою глупость…

Пульхерия без сил упала на деревянный помост, уронив руки. Ванька, глядя на неё, ощутил, как внутри нарастает даже не злоба, нет, ярость! Слепая ярость, которая способна сокрушить всех, кто причиняет боль любимому человеку, ярость, которая может разрушить всё на своём пути, святая одержимость, которая снисходила на античных героев в бою. Ладони сжались в кулаки до хруста, зубы скрипнули, но секунду спустя, вспомнив, кто есть он и кто она, парень безвольно повесил руки.