Жертва

Я оставил машину на стоянке для жильцов, расположенной перед моим домом на Маунт-Вернон-стрит. Генри ждал в прихожей. Алекс склонилась к нему, чтобы он смог лизнуть ее в лицо.

Я достал из холодильника две бутылки светлого пива, и мы втроем вышли в мой огороженный садик. Алекс и я уселись бок о бок в деревянные кресла. Генри в который раз пометил свою территорию и улегся рядом со мной.

Восточный ветер разогнал собравшиеся под вечер дождевые тучи, и теперь в небе сверкали миллионы звезд. Долгое время мы просидели в молчании. В уютном молчании. Нам с Алекс всегда хорошо молчалось вдвоем.

Наконец она произнесла:

— Вон там Элвис. Видишь его? — указала она на звезды. — С гитарой. А там Снупи со свисающими ушами.

— Созвездия Элвиса и Снупи? — невольно улыбнулся я.

— Да. И посмотри, вон Стряпуха с Косой.

— Ты хочешь сказать, Старуха с Косой — Смерть?

— Нет. Стряпуха с Косой. Так Гас переименовал Старуху. Видишь?

Я вгляделся в указанный ею участок неба, но никакой Стряпухи не различил, так же как не различил перед этим ни Элвиса, ни Снупи. И тем не менее ответил:

— Ну да. Конечно.

— Когда я была маленькой, — сказала Алекс — наша семья снимала каждое лето коттедж на Кейпе, и ясными ночами мы с Гасси выходили на задний дворик, он усаживал меня к себе на колени и показывал свои личные созвездия. Он говорил: «Почему бы нам не обзавестись собственными созвездиями? Вовсе не обязательно следовать за римлянами и греками». Гасси отвергал любое общепризнанное мнение. Он все подвергал сомнению. Ему нужно было увидеть все своими глазами и сделать собственные выводы. Думаю, потому он и стал таким хорошим фотографом.

— Мне очень жаль, что все так случилось, — сказал я.

— Я никогда не чувствовала себя настолько спокойной и защищенной, как в те вечера, когда сидела на коленях у старшего брата, а он обнимал меня сильными руками и рассказывал о звездах.

Она отпила из своей бутылки. Потом рывком поднялась с кресла и замерла, глядя на меня сверху вниз.

Я развел руки в стороны.

Алекс улыбнулась и бочком присела ко мне на колени.

Я обнял ее и держал, а она плакала.

Некоторое время спустя мы вернулись в дом, постелили для Алекс постель на диване в моем кабинете на первом этаже, я повесил в нижней ванной комнате свежие полотенца, нашел для Алекс новую зубную щетку, выдал ей одну из своих футболок — вместо ночной сорочки.

— Тебе будет спокойно здесь? — спросил я.

— Наверное, не очень, — пожала плечами она.

— Я буду наверху, прямо над тобой.

Алекс приподняла брови.

— Если ты не сможешь заснуть. Если захочешь поговорить. Я только об этом.

— Я справлюсь, — улыбнулась она, положила руки мне на плечи, привстала на цыпочки, поцеловала меня в щеку. — Спасибо, Брейди. Не представляю, как бы я пережила без тебя эту ужасную ночь.

— Ну, я ведь и завтра утром здесь буду.

— Знаю, — ответила она. — За это я тебя и любила.

Генри последовал за мной в спальню. Мою и Эви. Вернее, теперь уже только мою. Я пролежал без сна долгое время.

Глава 6

На следующее утро я, проснувшись около восьми тридцати, натянул джинсы и спустился вниз. Алекс уже сидела за кухонным столом. Генри развалился на полу рядом с ней.

— Я сварила кофе, — сказала Алекс. Одета она была в мою футболку и старые тренировочные брюки, которые, скорее всего, нашла в шкафу.

— Это тебя Генри разбудил? — спросил я.

Она улыбнулась:

— Когда он пришел ко мне, я не спала. И поняла, что он просит выпустить его наружу. Что я и сделала.

Я налил себе чашку кофе, сел за стол напротив Алекс и спросил:

— Ты вообще-то спала?

— Немного, — пожала плечами она. — А ты?

— Мне тоже не очень спалось. — Я отпил кофе. — Чем собираешься заняться сегодня?

— Доберусь до своей машины, — ответила она. — Заеду в отель, приму душ, потом съезжу к Клодии.

— Если хочешь, я поеду с тобой.

— Ты не обязан делать это, Брейди. У тебя наверняка есть свои дела.

— А что может быть важнее? Нет, я просто предлагаю. Если ты считаешь, что должна проделать все в одиночку, я пойму.

Она коротко улыбнулась.

— Я была бы только рада твоему обществу. К тому же мне хочется познакомить тебя с Клодией и девочками. Спасибо.

Она взглянула на выходящее в сад окно и сказала:

— Знаешь, а ведь он этого не делал.

— Гас? — спросил я.

Она повернулась ко мне:

— Я лежала без сна, старалась быть объективной. Думаю, я знала Гаса лучше, чем кто-либо другой.

— По моему опыту, — сказал я, — то, что представляется объективным в ночи, при свете дня оказывается натяжкой.

— Ну, — ответила она, — свет — вот он, солнечный, а я по-прежнему не верю, что Гас покончил с собой. Он просто не мог это сделать.

— Милая, — мягко сказал я, — он был уже не тем человеком, который сажал тебя на колени и рассказывал о созвездиях.

— По-твоему, мне это неизвестно? — Она покачала головой. — Послушай, во многих отношениях я едва-едва узнавала брата. И все же Гасси не был способен на самоубийство.

— Я затрудняюсь сказать, что такое человек, способный на самоубийство, если, конечно, речь не идет о человеке, который его уже совершил.