Жертва

В трубке раздались звонки других телефонов, а затем неясный гул каких-то голосов, то и дело прерываемый испуганным плачем ребенка. Когда медсестра снова взяла трубку, ее голос звучал прерывисто, как от быстрой ходьбы.

— Мне очень жаль, но доктор не сможет уделить вам время для разговора.

Триш представила провинциального доктора средних лет и решила сделать ставку на его политические пристрастия.

— Не могли бы вы сказать доктору, что я звоню по поручению Малкольма Чейза, члена парламента, который проявляет большой интерес к делу миссис Гибберт и в скором будущем собирается обсудить все его нюансы в одной телевизионной передаче.

— Доктор занят с пациентом. Он уже сказал, что ничем не может вам помочь. Я не собираюсь снова отрывать его от дела.

— А вы будьте так любезны, попытайтесь еще разок. Скажите ему о Малкольме Чейзе. Мистер Чейз собирается написать целую серию статей об этом деле. Первая уже готова и выйдет в печать буквально со дня на день.

Последовала еще одна пауза, немного длиннее первой, а когда медсестра снова подошла к телефону, ее голос был еще раздраженнее и отрывистее.

— Хотя доктор Фоскатт чрезвычайно занят, он просил передать, что, если вы подъедете сегодня днем, он постарается уделить вам немного времени после того, как закончит утренний прием. Приезжайте не позднее двенадцати часов.

У Триш оставалось не так много времени, чтобы добраться в глухие дебри Норфолка, однако у нее редко выдавались дни без слушаний в суде или каких-то дел в адвокатской конторе, поэтому она согласилась приехать к двенадцати. После путешествия в Норфолк Триш предстояло полночи просидеть над материалами по очередному делу, и все-таки ей необходимо было выяснить, что знает доктор и настолько ли он отвратителен, как описала Деб.

Двадцать минут спустя, с трудом разыскивая дорогу через Ист-Энд к Одиннадцатой автостраде, Триш проклинала все на свете и жалела; что вообще отправилась в путь. К счастью, как только она выехала на автомагистраль и смогла прибавить скорость, все стало не так уж плохо. Триш всегда недолюбливала Норфолк — холодный, равнинный и безликий, он вызывал болезненные воспоминания о мужчине, которого она когда-то любила. Зато ей очень нравилась быстрая езда.

Сама Триш выросла в уютном Бэкингемшире и с детства привыкла к его буковым рощам и красивым зданиям семнадцатого века из красного кирпича. Ей пришлось долго привыкать к бескрайнему небу и блеклой пустынности Восточной Англии.

Деревня, в которой жил доктор, обладала каким-то холодным шармом. Вдоль дороги выстроились аккуратные белые домики и несколько зданий покрупнее, из серого камня и стекла. С парковкой проблем не возникло, хотя Триш позабавило, что местная больница делила стоянку с пабом.

В приемной сидело много пациентов, и Триш поняла, что попасть в кабинет и поговорить с доктором ей удастся еще не скоро. Усевшись на один из стульев, она развернула газету, а пациенты — в основном пожилые люди — возобновили разговор, который они прервали, чтобы поглазеть на незнакомку. Женщина с огромным кровоподтеком на пол-лица говорила соседке, что даже не знает, как быть, если сотрудницы из службы «Обед на колесах» опять не появятся целые сутки и она снова упадет. Она больше не могла вставать самостоятельно, а помочь было совершенно некому. Собеседница искренне сочувствовала даме с синяком, но хотела поговорить о том, как ей самой делали рентген, а потом заставили прождать целых шесть часов, пока больничная служба доставки не отвезет ее домой. Однако шесть часов были пустяком в сравнении с тем, сколько первая собеседница ждала, пока ей сделают биопсию. Какой-то аппарат никак не включался, и ее хотели отправить домой, так и не проведя процедуру.

Триш изумляло их долготерпение, даже стоицизм. В Лондоне она не раз слышала, как врачи сетуют на толпы мнимых больных, которые осаждают их кабинеты вместе с теми, кого удивляет обильное выделение ушной серы или беспокоит сильный насморк. Доктору Фоскатту подобные пациенты явно не докучали.

Одна из женщин, на вид лет семидесяти, вполголоса рассказывала своей знакомой, как в последний раз глотала эту отвратительную бариевую взвесь и что из этого вышло. Внезапно смолкнув, женщина залилась румянцем. Триш поняла, что в упор разглядывает рассказчицу, и подняла газету, чтобы ее не смущать.

Триш погрузилась в чтение отчетов о судебных решениях, и постепенно шум голосов превратился для нее в отдаленное бормотание. То и дело звонил телефон, пациенты ходили взад-вперед по приемной, а Триш почти ничего не слышала. Перелистывая страницы, она добралась до частных объявлений и рубрики «Личное мнение». С фотографии на нее смотрел Малкольм Чейз.

Полный сдержанного обаяния и в то же время серьезный, его портрет венчал гневную филиппику о проникновении наркотиков в места заключения. Написано было с благородным пылом, разумеется, уравновешенным ясной аргументацией. В последних трех абзацах мистер Чейз слегка перегнул палку, зато нашел способ упомянуть Дебору: