Жертва

Дебора Гибберт открыла глаза и тут же подумала: пока она спала, надзиратели, наверное, часто открывали смотровое окошко в двери и заглядывали в камеру. Деб показалось, что от злобных взглядов тюремщиков все ее тело покрылось жирной пленкой. Как же она их ненавидела! В сравнении с этим липким, покрывающим с ног до головы чувством обида и страх перед отцом казались прикосновением легкого шифона. Если бы в то время, когда ее допрашивали по обвинению в убийстве отца, Деб умела так ненавидеть, она смогла бы убедить в своей невиновности весь этот чертов мир.

Из-за отвратительного, твердого, как мостовая, матраса спина у Деборы разламывалась от боли. В камере было душно и стояло постоянное зловоние. От стресса у Деб всегда прихватывало живот. Приходилось все время бегать в туалет, совсем как в тот раз, в Египте, когда она съела несвежий тефтель и испортила такое долгожданное путешествие по Нилу. Они с Адамом ездили туда за год до рождения Милли.

Деб вспомнила, как в последний раз видела чертову Корделию не в зале суда. Сейчас та, наверное, сидит в своем тенистом садике, попивает какое-нибудь дорогое шампанское и закусывает черной икрой.

Она должна выбраться отсюда. Теперь, когда Мэнди мертва, а все надзиратели уверены, что ее убили, Дебору в покое не оставят. Если с фильмом не получится, она всегда может…

Нет. Нельзя забывать, что она нужна Кейт. Она не имеет права надевать на голову полиэтиленовый пакет, пока Кейт так молода и уязвима.

После недавней ссоры Дебора пыталась еще раз позвонить дочери, но на телефонной линии были какие-то неполадки и их не соединили. После звонка к Сплиндеру на карточке у Деб осталась всего пара фунтов.

Она перевернулась на живот, однако так лежать на плоском матрасе стало еще неудобнее. Грудь сплющилась, а спина выгнулась дугой. В тюрьме грудь у Деборы стала почти такой же большой, как в то время, когда она впервые пыталась накормить Кейт.

О, Кейт, Кейт… Ее маленькая твердая головка, покрытая темными шелковистыми волосами, прижималась к груди Деб, а голые десны настойчиво впивались во влажные соски. Было очень больно, но это стоило того, чтобы терпеть. За всю свою жизнь Дебора никогда и никого не любила так сильно, как Кейт.

Неудивительно, что чертова Корделия завидовала Деб. Она завидовала ей всегда и во всем. Завидовала тому, что мама любила ее сильнее. Завидовала из-за Малкольма. Завидовала из-за детей. Даже из-за Адама и то завидовала, хоть и делала вид, что презирает его.

Это всегда было ее самой любимой тактикой. Если у Деб появлялось то, чего Корделия иметь не могла, она изображала презрение, стараясь обесценить чужое счастье. Многие годы Деб покупалась на лицемерие старшей сестры, считая ничтожеством и саму себя, и все, что ей нравилось, и всех, кем она дорожила. Господи, какой же она была дурой… А чертова Корделия — стервой!

Деб вспомнила, как сидела на скамье подсудимых, слушала полные ненависти слова Корделии и чувствовала себя так, словно стоит под ливнем из смолы, которая уничтожает все, к чему пристает.

Единственным утешением было то, что мама умерла и не может присутствовать на суде. Она всегда делала все возможное и невозможное, чтобы защитить Деб. Наверное, из-за этого Корделия ненавидела ее еще сильнее.

В смотровом окошке снова появились чьи-то глаза. Полные злорадства, они как будто обещали Деб новые страхи и унижения.

Адам услышал, что Кейт плачет, и посмотрел на часы. Время подходило к четырем утра. Он понимал, надо подняться к ней в комнату и спросить, что случилось. Лежа на спине, Адам вслушивался в рыдания, наполовину заглушенные подушкой, и пытался сообразить, специально ли Кейт его разбудила. Если нет, то идти в ее комнату будет неловко.

Адам надеялся, что младших детей она все-таки не разбудила. Он и так намучился с Маркусом, который весь вечер сражался с домашним заданием по математике и упорно не хотел просить помощи. Адам рискнул дать ненавязчивую подсказку, но она была с презрением отвергнута. Родителям не стоит обижаться на такие вещи, хотя иногда это очень непросто. Последнее замечание Маркуса ранило Адама особенно сильно: «Если бы ты лучше заботился о маме, она осталась бы с нами. Это ты во всем виноват».

Луис тут же поднял голову от учебников, и его огромные голубые глаза наполнились слезами. Разрываясь между двумя сыновьями, Адам успокаивал плачущего Луиса и расстроенного Маркуса, как мог, убеждал и того, и другого, что в один прекрасный день мама обязательно вернется, и они снова будет жить все вместе. В те несколько минут Адам чуть не сорвался. Ему хотелось стукнуть кулаком по столу и крикнуть, что он тоже человек и не может постоянно быть добрым, сильным и спокойным. К счастью, тогда ему удалось взять себя в руки, но если сейчас придется разговаривать с Кейт, он может не выдержать. Наверное, Кейт нуждается в нем, но у Адама ничего для нее не осталось.