Жертва 2117

Асад некоторое время смотрел в пустоту. Йесс лишил себя жизни, той самой, которую Асад ему когда-то сохранил, рискуя своей собственной. А теперь ни Йесса, ни его брата больше нет. Осталось только воспоминание, как много лет тому назад Ларс Бьорн позвонил ему и, умоляя, попросил спасти брата. Если бы не этот звонок по поводу Йесса, у Асада сейчас по-прежнему была бы семья. С тех пор прошло шестнадцать лет. Шестнадцать лет, на протяжении которых он надеялся, и боролся, и изо всех сил пытался сдержать горе и слезы.

А теперь силы иссякли.

Он ухватился за спинку стула, тяжело опустился, и у него хлынули слезы.

– О боже, что случилось, Асад? – услышал он голос Розы. И, не поднимая взора, понял, что она, приложив неимоверные усилия, подошла к нему и присела рядом на корточки. – Мужчина, ты плачешь, что случилось?

Он посмотрел ей в глаза и почувствовал сострадание, которого не испытывал уже больше двух лет.

– Это слишком длинная и грустная история, Роза. Но конец ей, как я понимаю, пришел только сегодня. Я плачу, чтобы освободиться от нее, Роза, потому что ничего другого сделать я не могу. Десять минут. Дай мне десять минут, и все будет хорошо.

Она обхватила его руки.

– Асад, что бы я сделала, если бы ты тогда не открыл дневник, в котором я прятала свое прошлое? Я лишила бы себя жизни, ты это знаешь.

– Так сказал верблюд, когда кончилась вода, но он продолжал стоять у корыта, Роза.

– Что это значит?

– Осмотрись вокруг. Разве ты не лишаешь себя жизни сейчас? Ты перестала работать и живешь на одну пенсию. Не выходишь на улицу. Просишь детей и меня делать тебе покупки. Ты боишься внешнего мира, тебе удобнее сидеть здесь за грязными окнами, чтобы снаружи сюда ничто не проникало. Ты не разговариваешь со своими сестрами, почти никогда не звонишь в управление полиции. Ты забываешь о радостях, которые Гордон, Карл, я и фантастическая работа в команде могли бы тебе дать. Кажется, что у тебя больше нет желаний. А на что тогда жизнь?

– У меня есть одно желание, Асад, и ты можешь его выполнить сейчас.

Он задумчиво посмотрел на нее. Наверняка что-то невыполнимое.

Роза тяжело вздохнула, как будто не решаясь произнести то, что хотела. На мгновение она стала похожа на ту, какой была раньше, глаза ее прояснились.

– Так вот, – сказала она наконец, – я хотела бы, чтобы на этот раз ты раскрыл свой дневник, Асад. Мы знакомы уже одиннадцать лет, и ты мой близкий друг, но я ничего не знаю о тебе. Что для тебя важно, что ты за человек. Я хотела бы, чтобы ты рассказал свою историю, Асад.

Ну вот, так он и знал.

– Пойдем в мою спальню, ты ляжешь рядом со мной. Закроешь глаза и станешь рассказывать мне все, что захочешь. Не думая ни о чем другом.

Асад попробовал нахмуриться, но у него не получилось.

Она потянула его. Впервые за долгое время Роза заинтересовалась кем-то, кроме себя.

После той катастрофы с Розой Асад ни разу не был в ее спальне. Но если тогда она была местом отчаяния и борьбы за жизнь, то теперь, очевидно, идеальным местом отдохновения с цветами на покрывале и морем ярких подушек. Только стены напомнили о том, что в жизни нет стабильности; они были обклеены газетными вырезками, которые громко кричали о том, что мир идет ко дну.

Асад дал себя уложить на покрывало и закрыл глаза, как она его попросила.

Он почувствовал жар ее тела, когда она легла рядом и прижалась к нему.

– Начинай, Асад, рассказывай все, что придет тебе в голову, – сказала Роза и обняла его. – Помни, что я ничего не знаю о тебе, поэтому можешь рассказывать так подробно, как пожелаешь.

Несколько минут он боролся с собой, пытаясь понять, готов ли он. Роза лежала очень тихо, не произнося ни слова. И наконец он заговорил:

– Я родился в Ираке, Роза.

Он почувствовал, что она кивнула. Вероятно, она это знала.

– И зовут меня совсем не Асад, но я уже не хочу, чтобы меня звали иначе. Мое настоящее имя Заид аль-Асади.

– Саид? – Казалось, она пробовала это имя на вкус.

Он зажмурился.

– Мои родители умерли, у меня нет ни братьев, ни сестер. Я считаю себя безродным, хотя это, вероятно, не так.

– Значит, я тебя не должна называть Саид. Ты уверен?

– В имени есть звонкое «з». Имя Заид произносится со звонким «з». Но только для тебя и других людей, которых я люблю и знаю здесь, в Дании, я всегда буду Асад.

Она прижалась к нему. Ее сердце забилось быстрее и громче.

– Ты же рассказывал, что приехал из Сирии?

– Я многое рассказывал в последние годы, не надо верить всему, Роза. Грамм сомнения никогда не помешает.

Он почувствовал, что она затряслась от смеха. Что-то подобное было с ней в последний раз много лет тому назад.

– Надо говорить «гран сомнения», а не грамм, – сказала она.

– Не понимаю.

– Грамм – правильное слово, но с граммом это было бы слишком много. Один гран – ничтожно малая величина.

– Тогда я сказал правильно, Роза. Грамм не слишком много в этом случае.

Он открыл глаза и уже хотел было посмеяться вместе с ней, но увидел на стене, над ее головой, вырезку, которая его парализовала.

«Жертва 2117», – гласил заголовок.