Жертва

Непривычно жесткий затылок разве что не потрескивал под рукой. Ничего не хотелось, вялость в мыслях, расслабленность в теле. Все ж таки, хоть и не сразу, пришлось сесть и осмотреться. Высоко в небе парили немногим крупнее точки орлы. Если это были Рукосиловы соглядатаи, высоко же они забрались. В кустах шебаршилась и посвистывала всякая мелкая птаха, слишком суетливая и бестолковая, чтобы она заслуживала внимания.

А на реке — Золотинка встала — выгребали вверх по течению сечевики, два струга человек по тридцать. Полуголые, в ярких шапках гребцы. Не слышно было песен и громких разговоров, даже скрип уключин едва различался — сечевики чуяли великокняжеские суда и держались настороже. Берега, похоже, их не особенно занимали, они не ждали ни врагов, ни друзей, и главное, не ждали добычи. В этом глухом краю оседлого населения, считай что, и не было — сечевики не позволяли распахивать землю и потому удерживали свою зыбкую власть на десятки и сотни верст окрест.

По малом времени Золотинка отправилась искать ручей. Широкая ложбина, сплошь заросшая тальником, глубоко вдалась тут в берег и, незаметно поднимаясь, переходила в лесистые нагорья. Ручьи сбегали повсюду, и скоро Золотинка услышала легкое журчание: мелкая быстрая речка струилась между камней.

Перегнувшись с бережка, Золотинка сунула голову в ледяную воду, и как будто бы полегчало. Нужно было бы теперь искать тропу и что-то похожее Золотинка как будто видела. Она вернулась назад, но обнаружила не тропу, а заброшенную дорогу, настоящую мостовую из ровно уложенных камней, между которыми пробилась высокая трава. С боков дорогу теснил кустарник, но идти можно было не дурно.

Справа посверкивала речушка, старый шлях уводил понемногу на плоскогорье, прочь от Белой. В скором времени Золотинка вступила под высокие своды дубравы и еще раз спустилась к воде, чтобы окунуть голову.

Павшие деревья загромождали во многих местах дорогу, но сподручнее было перелазить замшелые стволы или обходить стороной вывороченные корневища, чем искать тропу в непролазной чаще — Золотинка держалась мостовой. Стало совсем тихо, птичий гомон остался на опушке, тесно сомкнутые вершины дубов и кленов скрывали от крылатых соглядатаев. Золотинка не замечала тихого покоя дубравы — нестерпимая головная боль изводила ее, приходилось сжимать виски и останавливаться со стоном, чтобы зажмуриться. Плохо запоминая дорогу, тащилась она в поисках подходящей норы или берлоги, какого никакого убежища, чтобы свалиться там и залечь, как раненый зверь.

…Но никак не могла миновать побелевший скелет поперек дороги. Сквозь глазницы и ребра проросла крапива; можно было различить клочья истлевшей одежды… Серебряная пряжка на изъеденном плесенью ремне. Ржавый нож словно пророс сквозь распадающийся чехол.

Золотинка тупо стала, напрасно пытаясь сообразить, нужно ли испугаться и повернуть назад. Никак не получалось припомнить, чем же руководствуются в таких случаях благоразумные люди. Голова ломила так, что все казалось едино: что возвратиться к реке в лапы к сечевикам, что углубляться и дальше в царство мертвых, где человеческая нога не ступала, наверное, с незапамятным времен… или выбираться на безлесные кручи, чтобы облегчить службу пернатым соглядатаям Рукосила.

Во всяком случае, определенно, в лесу было не так жарко… и это решило дело. Не тронув скелет, Золотинка обошла заросли крапивы, и пошла по дороге, прокладывая путь среди редкой, но высокой травы.

Немного погодя повстречался ей крутой каменный мост, сплошь обросший ракитником; по правую руку она приметила омут, где можно было искупаться, и торопливо поскидала одежду. Окунувшись раз и другой, Золотинка осталась в холодной воде и замерла, приглядываясь к переполошенной речной живности. Мысль о еде не всходила в помраченную голову, но стоило только потянуть руку, как целая стайка рыбы-пеструшки, форели, послушно рванулась на зов — Золотинка бросила рыбку на траву, бездумно и мимоходом, а не из какой осознанной необходимости. Рыба давалась легко, вообще без усилия. Можно было прогнать ошалелый косячок вокруг себя и меж голых ног…

Забавляясь, Золотинка осознала, что боль уходит, проваливается куда-то, как хлынувшие через выбитое дно воды. В пустеющей голове остается шум. И понемногу возвращаются мысли. Не совсем доверяя еще подозрительно быстрому, почти мгновенному исцелению, она медлительно вскарабкалась на откос, где продолжали биться и поскакивать рыбешки, и безотчетным движением потянулась отжать волосы, которых однако не было.

И так с занесенными вверх руками, забрызганная и холодная, ахнула она, прохваченная ознобом, — на краю прогалины седой волк.

Матерый лесной убийца ростом с теленка. Свалявшаяся шерсть висела лохмами, красные, воспаленные глаза не мигали.

— Послушай, приятель, — чужим голосом сказала Золотинка, опуская руки, — я дам тебе рыбу.