Жертва

Оба думали об убийстве. Волк — с похожей на наваждение страстью, Золотинка — с отвращением. Мысль об убийстве ей претила. Если и одолеть брезгливость, то что потом? Прежде, чем браться за топор, не худо было бы сообразить, что потом? Убийством не разрешить сомнений и не развеять тоски.

Только теперь, в безвременье, Золотинка осознала, как больно — пожалуй что, навсегда! — уязвил ее разговор на скале. И то, что представлялось еще сгоряча победой — признание Юлия, явило свой истинный горький смысл. Похоже, от этого нельзя было излечиться, с этим придется жить — с саднящим ощущением бесполезности всех мнимых и настоящих твоих достоинств.

Она честно старалась вытеснить из сознания то, что не имело ни разрешения, ни исхода. Были, в конце концов, у нее и свои заботы, нужно было помнить о Поплеве, о Тучке. Я буду искать! — говорила она себе с понуждением. — И найду! Если только родные мои, любимые мои Поплева и Тучка живы.

Увы, она помнила и любила Поплеву, но ощущала сейчас эту любовь как чувство долга. Как свою вину. Как нечто прекрасное и невозвратимое, будто детство. Наедине с собой, под луной, в проклятой мертвой усадьбе можно ли было утаить от себя, что детство кончилось и пришла иная пора… Юлий.

…Значит, эта тяжелая несносная боль и есть любовь, думала Золотинка, соскальзывая опять на прежнее. Наверное, только так это и можно узнать — когда болит. Но если так, то это что-то чудовищное и… невозможное. Несправедливое. Невыносимо несправедливое. Невыносимо.

Если только Золотинка не ошибается. Если она не путает, принимая свою досаду и раздражение, оскорбленное самолюбие, перевозбужденное тщеславие за то возвышенное, красивое чувство, которое описывают в романах. Как отделить истинное чувство от всего наносного и преходящего?

И можно ли искренне, без задних мыслей и побуждений любить наследника престола? Или это противоречит корыстной человеческой природе? И если противоречит, то не является Золотинка в таком случае выродком?

Откуда мне знать? — думала она со скорбным самоуничижением после полуночи.

И как постигнуть закон высшего блага, если великий Род признался на Трехглавой горе, что не постиг его до конца?

И хорошо бы вылечить Юлия под чужим обличьем и потом уйти, не сказав ни слова. Поглубже натянуть капюшон, сгорбиться и уйти мелким старушечьим шагом… Но будет ли он в таком случае мучатся — если не узнает, кто его вылечил? Было бы очень обидно, если не узнает и не будет.

Золотинка начинала хихикать. Она отлично понимала, что глупа и смешна со своим расчетливым благородством.

Да и как она вылечит, ничего не умея, не зная?! Как подступиться к наложенному величайшей колдуньей заклятью? Наверное ж, Милица не первый день на свет родилась, кое-что понимала она в волшебстве.

А если искать Анюту, чтобы у нее подучиться, думала затем Золотинка, если искать Анюту… На поиски могут уйти годы, потому что волшебники и волшебницы все как один пропали без вести, лишь только судья Казенной палаты вспомнил о законе Туруборана.

И за эти годы, что Золотинка будет искать Анюту, что станется с Поплевой и Тучкой?

Не лучше ли было, в конце концов, остаться при Рукосиле, не выдавая пока что собственных чувств?.. Притворившись… Но так, кажется, не бывает. Не бывает. Значит, и жалеть не о чем.

Своим чередом Золотинкины мысли возвращались опять к Рукосилу и к загадочному опыту, последствий которого она как будто и не ощутила на себе в полной мере. Что бы она ни думала, мысли ее, по сути дела, ходили по кругу от Рукосила к Юлию и обратно. Все остальное лежало между ними, весь обитаемый мир, кажется, поместился в пространстве от Рукосила до Юлия…

Дни и ночи под неусыпным надзором оборотня тянулись без перемены. Изнуренный усталостью, волк дремал среди бела дня и, судорожно вздрагивая, просыпался от малейшего шага пленницы. Он извелся и озлобился, глаза горели плохо прикрытой ненавистью.

Безлюдно шумел лес. Белели раскиданные кости. Не с кем было перемолвиться словом.

— Я думаю, как тебя выручить, — сказала Золотинка оборотню и этим, по-видимому, обезопасила себя еще на две-три недели. Насколько волчьего терпения хватит?

Золото Золотинка перенесла из-под груши и свалила у себя в комнате в угол. Впрочем, она заметила, что оставленный на время в саду клад заметно поредел, исчезли многие крупные предметы узорочья и золотые монеты — старый негодяй потиху перетаскал их зубами в укромные места и попрятал, уменьшив тем назначенное волшебнице вознаграждение. Золотинка не сказала ни слова.

Целыми днями она бродила по запустелому дому, роясь в истлевшей рухляди. Жизнь большой семьи, что когда-то здесь обитала, едва уловимый дух счастья, еще и сейчас не вовсе выветрившийся из заброшенных покоев, трогал и волновал ее. Волны горячей приязни к погубленным людям накатывались под сердце, Золотинка останавливалась, вдруг задыхаясь, глаза заливали слезы; их приходилось скрывать от оборотня особенно глубокомысленным видом.