Жертва

Вместе с плывущей над головами Золотинкой пришла в движение вся громада людей, возбужденный рев бросил скопившихся на насаде к борту, тогда как поставленные на лодку сходни не могли принять и ничтожной доли хлынувшего к узости народу. Не умея ждать, ибо ожидание означало ничем не заполненный, невыносимый промежуток между побуждением и действием, толпа напирала, переполненные мостки дрогнули, лодка черпнула воду, разнесся негодующий крик и вой. Люди гроздьями цеплялись друг за друга, за поручни, за что попало, но кто-то уже сверзился в реку и следом, несмотря на томительную задержку, с треском подломились мостки. В реке густо барахтались пострадавшие, толкались, выплывая к берегу. Появились зашибленные и окровавленные, кричали про утонувших. Прежний сплошной гул распался на выкрики, стоны, проклятия.

С немалым испугом — словно недостаточно было всего, что уже случилось! — Золотинка осознала, что несчастье со сходнями будет засчитано ей в вину. Предполагаемое Золотинкино коварство и явно обнаружившаяся недостаточность мостков никак между собой не сопрягались, но штука-то в том и была, что предполагаемому не хватало явного. Два раздельных явления: витавшую где-то в воображении причину без всякого осязательного следствия и весьма наглядное следствие, не имевшее как будто никакой положительной причины — не трудно было естественным образом по признаку взаимной дополняемости соединить. Кто при сложившихся обстоятельствах взял бы на себя смелость отрицать очевидный факт, что множество вымокших, зашибленных, озлобленных людей пострадали из-за Золотинки? Разве сама Золотинка набралась бы духу подвергнуть сомнению указанную взаимосвязь… Но не могла же она оправдываться прежде обвинения! И потому молчала.

— Не трепыхайся! — ткнули ее в ребро.

Золотинка добросовестно старалась не трепыхаться. Державшие ее на весу люди остановились и ждали. На палубе распоряжался Амадео. Безопасность принцессы Нуты, вот что занимало его в первую очередь. Он выгнал случайный народ из внутренних помещений, поставил стражу и занялся затем сходнями, чтобы поскорей удалить толпу.

Восстановленные на скорую руку мостки не доставали сухого места. Кто прыгал, кто лез в воду, но Золотинку не замочили и коснуться земли не дали — насчет этого следили тут неусыпно. Волновавшаяся на берегу толпа расступилась — под неумолчный ропот девушку понесли. Народ бежал по сторонам, обгоняя шествие; простоволосая деревенская девочка с тяжелым коробом малины на спине спешила, увязая в песке, она часто, невпопад с шагом оборачивалась, чумазое личико ее выражало ужас и жгучее любопытство.

Волнение, пробудившее обширный, побольше иного города, стан не миновало и Рукосила. Стиснув золоченные поручни, он стоял на корме своего корабля, когда толпа гнала Золотинку. И едва заметно кивнул, выражая таким образом сдержанное удовлетворение, когда девушка невероятным прыжком одолела полоску воды до сходней, а потом скрылась в глубинах насада принцессы Нуты.

Рукосил наново запахнул полы халата, тут только заметив, что забыл в спешке пояс. Смятые со сна, словно слипшиеся, утратившие блеск и пышность волосы, мочалом растрепанный ус, припухшие веки, указывали, что конюший только с постели. Однако в застылом лице его не было уже ничего сонного.

Не много он мог разглядеть со своего корабля, ничего по сути, кроме общих порывов толпы, но, верно, имел расчет не вмешиваться и оставался на месте. Посланные в толпу люди возвращались с противоречивыми и недостоверными сообщениями — главным образом запоздалыми. Рукосил слушал, нетерпеливо подергивая щекой. Полусотника ночной стражи оборвал на слове и велел спешить с донесением к великому государю Юлию. Сам же подался вперед, пытаясь разобрать, что происходит на принцессином судне: на его глазах рухнули мостки, докатился до слуха рассерженный вой толпы.

Наконец, Рукосил приметил быстро возвращавшегося по отмели человечка, от которого можно было ожидать толку — больше, чем от десятка рослых обалдуев. Тщедушный человечек на тонких ножках измученно дышал, припустившись на последних шагах бегом, бледное от удушья лицо его с шишковатым носом пошло пятнами.

— Ну? — молвил Рукосил, выказывая признаки нетерпения.

— Несут на майдан, — выпалил Ананья и судорожно перевел дух, не закончив скороговорку, — к дереву повешенных. Хотят порешить дело. Войсковым кругом. Повесят. По приговору круга. Горланят сечевики. Баламутят. — Наконец, он совсем задохнулся и принужден был замолкнуть, раздувая ноздри.

— Но меньше, чем за час не порешат, а? — сказал Рукосил, непонятно хмыкнув.

— Я послал Ратмира, чтобы требовал суда полковников и бузил.

Конюший отметил предусмотрительность приспешника беглым взглядом, в котором, как уловил Ананья, не содержалось порицания.

— Это дельце надобно хорошенько обмозговать. Нельзя промахнуться, — сказал Рукосил.