Жертва

— Я сказал, что тебе доверяю, а ты этого даже не заметил. Заметил лишь обращение. Разве это не по-мальчишески? Сядь. Поешь. Тебе оно, может, и не надо, а вот телу Армана стоит подкрепиться. Наш старшой опять похудел, его брат будет горестно вздыхать и, как всегда, обвинять меня. Это я у всех виноватый, и у тебя, и у телохранителей, и у собственного сына.

И почудилась в этих словах горькая ирония. Только вот выяснять отношения им сейчас некогда.

«Не гневайся на него, — вмешался в разговор Арман. — Повелитель не враг нам и ты это знаешь. Иначе не пришел бы сюда за помощью».

Киар ничего не ответил, но послушал. Опустился на стул напротив Деммида, повертел в пальцах чашу с наваристым супом, попробовал несмело ложку и, под внимательным взглядом повелителя, быстро опорожнил всю чашу. Только сейчас Арман понял, как он был голоден. Только тогда, когда Киар в его теле принялся за залитое соусом жаркое, за пирог с печенью, за...

— Нет, — остановил его Деммид. — Хватит, иначе станет плохо. Я понимаю, что это удовольствие для тебя непривычно и потому притягательно, но... у тебя хватит времени насладиться человеческой жизнью вместе с Арманом, не спеши.

Он махнул рукой и еда исчезла, а Арман вдруг почувствовал разочарование. Не свое, Киара. Хотел вновь вмешаться, но в этот миг из боковой двери показался уже переодетый, чистый Кадм, а из перехода, одновременно, телохранители Мираниса, Вирес и... Лиин. Значит, Рэми все же остался в Виссавии. Без защиты побратимов, Аши и Лиина. И, вроде бы, случиться ничего не было должно, но по позвоночнику пробежал холодок плохого предчувствия.

— Я оставил брата присматривать за Рэми, — успокоил его внезапно внимательный Кадм. — Да и Нару ты приказал глаз с него не спускать. Так что сосредоточься на том, что происходит тут, а не на брате.

— Я вызвал их ради тебя, — тихо ответил Киар, поднимаясь. — Если ты уж настаиваешь... Аши, может, ты им расскажешь. Ты целитель судеб, у тебя получится лучше.

— Расскажешь о чем? — удивленно встрепенулся целитель душ в теле брата.

— Мы создавали духа замка. Кадм убил жертву, но ее душа не вплелась в купол. Ты знаешь, что это значит.

Лиин чуть покачнулся, в знакомом и незнакомом взгляде его показалась печаль. Киар отвернулся к окну, туда, где над парком танцевали огромные хлопья снега. Красивое зрелище... может, Арман бы позволил себе на миг забыться, полюбоваться на игру снежинок, если бы Аши за его спиной не начал бы говорить.

— Я не хотел рассказывать вам правду.

— Интересно, почему? — горько усмехнулся Киар. — Может, тогда они быстрее вернули бы меня из башни?

— Я думал, что отец вновь тебя поселит в душу носителя! И я просто не дам тебя убить, никто же не предполагал, что Арман...

И замолк, оборванный Деммидом:

— Поссоритесь потом, для этого у вас будет полно времени. Какую правду ты хотел рассказать, Аши?

Слабость охватила внезапно, и Арман с горечью подумал, что повелитель-то был прав: не стоило ему переедать. Будто угадав его состояние, хариб повелителя осторожно толкнул его к креслу, и, дивное дело, Киар послушался. Сел поудобнее и даже не возражал, когда ему аккуратно накрыли колени пледом и сунули в ладони чашу с подогретым вином, заправленным пряностями.

Аши тем временем подозвал жестом хариба повелителя и прошептал ему что-то на ухо. Хариб поклонился, ускользнул тенью из комнаты, а Аши... Аши улыбнулся горько, как часто улыбался в теле брата, развел руки, запрокинул голову и, отрыв внезапно им душу, впустил их в свои воспоминания. Последним, что помнил Арман, было шелестом поставленного над ними щита: телохранители повелителя не забывали о защите.

***

Я осознал себя поздним летним вечером, на закате. Руки мои тогда были в крови, кровью пропахли волосы и одежда. Кровь была и моя, и не моя. Казалось, меня до этого долго избивали, болело все тело, у меня было вывихнуто плечо, и сломаны пара ребер. Но поражало не это. Осознание. Что носителя одного из двенадцати осмелились не только избить, но и сломать. Сломать до сильнейшего срыва. И сделать это мог лишь тот, кому он сильно доверял.

Я помнил лишь смутно, что происходило с носителем до его срыва. Моя душа растворилась в его, и воспоминания были затуманены человеческими болью и ужасом. Но я точно знал: валяющиеся в грязи изуродованные тела были близкими моего носителя, а стоявший надо мной человек, увы, носителем Нэскэ.

— Ты, наконец-то, сдался, — сказал он, скользнув мне пальцами под подбородок. — Ну и к чему было это упрямство? Мы могли бы избежать лишних жертв, столь плохо повлиявших на мою репутацию. Да и разум ты, увы, потерял... какая жалость. А мог бы еще немного и прожить... порадовать нас своим упрямством.

Порадовать? Тебе так нравится меня мучить? С каких пор?