Жертва на замену (СИ)

— О, Великое Огненное Божество Возрождения, Фуглис Люихаз! — вскинула руки, возведя глаза к небу, при этом чувствуя себя если не глупо, так до ужаса неловко. — Прошу услышь мольбу своей рабы, — что говорить, вдохновлялась я именно Библией. Бабушка у меня без конца смотрит «Спас», — позволь одному из своих приближенных покинуть твои небесные кущи. Даруй мне верного друга, соратника и грозного защитника от всех напастей.

Дальше дело за малым. Кровавая дань. Не такая, как принята у людей с их ритуальными кинжалами, но очень близкая.

Амнон оказался рядом, умудрившись подойти к центру и не смазать рисунок. И молча протянул мне подушечку из черного бархата, в которую была воткнута внушительная игла с оранжевым камнем на конце, похожим на огненный опал.

Хотела ляпнуть про перекись — мало ли где пылилась эта швейная принадлежность — но не стала. Молча приняла иглу, чуть склонив голову в почтении — Лай все-таки смог вбить мне в голову правила проведения ритуала — пока лишних телодвижений я не совершила.

Палец пронзила жгучая боль. Показавшаяся сильнее, чем на самом деле, из-за нахлынувшей дрожи: смесь предвкушения и страха.

Красная капля на пару мгновений задержалась на кончике пальца, а после рухнула вниз, впитываясь в покрытый пылью и мелом камень.

Присутствующие жители Хайма замерли в ожидании. Даже Гавр поддался вперед, покинув стройный ряд стражей с торжественно-пресными минами, чтобы лучше видеть происходящее.

Секунды шли одна за другой, будто тем самым наматывая мои нервы на кулак: ведь сейчас на мое тщедушное тельце была направлена не одна пара глаз, а десятки, скрытые за широкими капюшонами церемониальных плащей. Все свое терпение бросила на то, чтобы стоять на указанном Анубисом месте. Но когда секунды уже без зазрения совести начали превращаться в минуты, я была готова сорваться с места и выбежать за дверь. Я не видела лиц собравшихся: но чувствовала кожей как их сдерживаемое презрение, смешивается с облегчением — большинство из них расслабилось, кто-то даже принялся перешептываться. А от фигуры стоявшего у самого края круга Амнона, прямо-таки исходили флюиды удовлетворения и торжества. Или это его явно задранный нос на длинно морде, не скрытой полностью черной тканью, подавал мне сигналы?

Шаркнула ногой, почти разрушая целостность рисунка, поправив накидку на плечах. Вдохнула и выдохнула, собираясь мыслями. Надо же выдать что-нибудь приличное, вроде: «Может, а ну его? Давайте закруглятся что ли?»

Но только я произнесла «А» из фразы: «А что дальше?», как по контурам пентаграммы прошла искра, заклубился едкий дым, с примесью пепла, а комнату ощутимо тряхануло — я еле сохранила равновесие — и то, мне кажется, в начавшейся суматохе меня кто-кто любезно поддержал. Кто-то в кожаных перчатках.

Стража распахнула двери, удушливое облачко устремилось к выходу, оставляя то тут, то там серебристо-черные кучки.

Откашлявшись и сморгнув пыль и пепел, попавшие в глаза, я наконец-то смогла понять, куда это все смотрят. В самой внушительной кучке, точно шиншилла, копошился птенец, серо-черный от золы и пепла.

Издав какой-то непонятный звук, он на нетвердых лапках поскакал ко мне.

И эта неощипанная курица — мой «грозный защитник от всех напастей»?

Спасибо, Божественная Птица, удружила…

33

Темный лес, с шуршащей под ногами листвой, влажной пеленой ложится на кожу, проникает в легкие, со своей множественной гаммой лесных ароматов, усиленных висящей влагой в воздухе: они смешиваются между собой, оставляя приторно-горький привкус на языке с травянистым налетом. Пальцы ног в открытых сандалиях немеют от прохлады, доносящейся вместе с шумом бегущей воды. Да и легкая ткань ночной рубашки не спасает. Я то и дело вздрагиваю и усиленно растираю оголенные плечи, с тоской вспоминая о теплом мраморном камине в покоях Квенсы. Ну, то есть в моих покоях.

Тусклое нечто, висящее в небе, почти не освещало окружающее пространство. Этому спутнику, или чтобы это ни было — хотя больше похоже на дыру в черном покрывале с бледно-сером подкладом — далеко до Луны и Мены — спутнику планеты, на котором располагается Хайм. Она, в отличие от нашей Луны, немного отдавала перламутровым сиянием, что делало ночи на Кишатуме (земля и огонь) воистину волшебными.

Впереди мелькнул огонек. Оранжевый, задорный и манящий своим теплом. Осветил ствол дерева и, вильнув, попытался скрыться. Я погналась следом: ведь еще немного и сковывающий меня холод проберется в костный мозг.

— Постой! — позвала, в надежде, что неведомое существо меня услышит.

Огонек замер. Но стоило приблизиться — как он отпрыгивал, словно солнечный зайчик.