Жертва всесожжения

– Это европейская сдержанность, – спросила я, – или мы с Ричардом вели себя просто непозволительно?

Томас улыбнулся, но ответил Гидеон.

– Вы ничего непозволительного не сделали. Я даже чувствую себя обманутым. – Он потрепал Томаса поруке и улыбнулся, блеснув клыками. – Есть способы поделиться силой более спокойные и менее... зрелищные. Но сейчас вы сделали то, что надо было сделать. Отчаянная ситуация требовала отчаянных мер.

Я не стала вдаваться в тему. Не стала объяснять, насколько часто присутствие Ричарда приводило к таким «отчаянным мерам». Зейн развязал обоих леопардов и подвел Вивиан к Грегори. Склонившись над ним, Вивиан вцепилась руками в Зейна и разрыдалась.

Я сумела встать, и оказалось, что идти я тоже могу. Отлично. Ричард очутился у леопардов раньше меня. Осторожно отведя волосы с лица Грегори, он заглянул ему в глаза.

– Надо выправить ноги.

Грегори кивнул, сжав губы в тонкую нить, как недавно Черри.

– Для этого нужна больница, – сказала я.

Ричард посмотрел на меня.

– Анита, у него ноги уже начали срастаться в таком виде. Каждая секунда, когда кости сопоставлены неверно, ухудшает шансы на выздоровление.

Я поглядела на ноги Грегори. Он был абсолютно гол, но раны были такие страшные, что не оставляли места стыдливости – только жалости. Ноги в коленях были вывернуты в обратную сторону. Мне пришлось закрыть глаза и отвернуться. На труп я смогла бы смотреть, но раны Грегори еще кровоточили, еще болели. Почему-то это было хуже.

Я заставила себя смотреть.

– Ты хочешь сказать, что ноги так и срастутся?

– Да.

Я поглядела в перепуганные глаза Грегори. Синева в них такая же поразительно васильковая, как у Стивена. Они даже казались синее от покрывающей лицо крови. Я попыталась найти какие-то слова, но первым заговорил Грегори, и голос у него был тонкий, напряженный и охрипший от криков боли.

– Когда ты ушла без меня, я подумал, что ты меня им оставляешь.

Я присела возле него:

– Ты не вещь, чтобы тебя оставлять. Ты личность и заслуживаешь, чтобы с тобой обращались...

Сказать «лучше, чем подобным образом» – слишком очевидно, так что я промолчала. Попыталась взять его за руку, как успокаивают ребенка, но у него были сломаны два пальца, и я даже не знала, как до него дотронуться.

Первой заговорила Вивиан.

– Он мертв? – спросила она хрипло, с придыханием, голосом то ли перепуганной девочки, то ли соблазнительницы. По телефону такой голос звучал бы потрясающе. Но выражение ее глаз было не детским и не соблазняющим, а страшным. Она смотрела туда, где лежал Фернандо, и ненависть ее просто жгла.

Что ж, ее можно понять. Я пошла посмотреть, как там этот юный насильник. Гидеон и Томас приблизились к нему первыми, хотя я заметила, что они не двинулись к нему, пока не пошла я. Поэтому я решила, что они любят его не больше, чем мы. Фернандо умеет настроить против себя кого угодно. Кажется, это его единственный талант.

Обнаженный живот крысенка представлял собой кровавое месиво там, где Ричард пытался выпустить ему кишки, но рана уже затягивалась, как в замедленно снятом кино. Тело его прямо на глазах восстанавливалось.

– Будет жить, – сказала я и сама услышала в своем голосе разочарование.

– Да, – сказал Томас, и в его голосе тоже прозвучало разочарование. Он встряхнулся и повернул ко мне свои печальные карие глаза. – Если бы он умер, Падма не оставил бы от города камня на камне, разыскивая вас. Поймите, Анита, Падма не просто любит своего сына – это – его единственный сын. Единственный шанс оставить наследника.

– Я не знала, что вампира это может волновать, – сказала я.

– В его родном времени и культуре сын – вещь невероятно важная. Сколько бы мы ни жили и кем бы ни стали, все мы когда-то были людьми, и до конца это никогда не уходит. Наша человеческая суть преследует нас столетиями.

– Но вы же человек?

Он усмехнулся и покачал головой:

– Был когда-то.

Я хотела еще что-то спросить, но он поднял руку:

– Если представится случай, мы с Гидеоном были бы рады поговорить с вами и с Ричардом о том, что такое триумвират и чем он может быть, но сейчас вам надо уйти, пока Фернандо не очнулся. В дневное время он нами командует.

Я широко открыла глаза, уставившись на Гидеона:

– Но ведь он не настолько альфа, чтобы подчинить себе Гидеона?

– Падма – мастер суровый, Анита. Тем, кто его ослушается, приходится плохо.

– И вот поэтому, – добавил Гидеон, – вам следует уйти как можно быстрее. Что прикажет сделать с вами этот petit bastard[6], когда проснется, лучше не говорить.

Он был прав. Тут Грегори вскрикнул – высоким жалобным воплем, который перешел в скулеж. Ричард говорил, что ноги у него начинают срастаться с вывернутыми коленями. Вдруг я поняла, что это значит.

– Если ноги срастутся в таком виде, Грегори останется калекой?

– Да, – ответил Гидеон. – Такое наказание придумал Падма.

Фернандо застонал с закрытыми глазами. Пора было убираться.

– Верните мне оружие, – попросила я.