– Она умерла? – спросила Лиз вполголоса.
Я кивнул.
– Я быстро.
Скрепя сердце, я вернулся к камням. По воде, накатывавшей на песок, пробегала рябь от налетевшего ветерка. Над головой у меня без устали кричали чайки. Миссис Кембл лежала на спине. На ней не было ничего, кроме рваных рейтуз, стянутых до колен и наполненных песком и комками водорослей. Ее голова покоилась в неглубокой впадине между камней, седые волосы сбились и намокли, как веревочная половая швабра. Тощие руки подняты, словно она все еще пыталась отбиться от кого-то. Кожа у нее была белой. Белой, как брюхо дохлой рыбы. И сильно разбухшей от морской воды.
Но страшнее всего было то, что по ней ползали крабы. Мне случалось видеть камбалу и палтуса, которых местные рыбаки оставляли в сетях слишком надолго. Они были наполовину съедены крабами. Но я не представлял себе, с какой жадностью те могли атаковать человеческое тело. Лицо миссис Кембл превратилось в страшную маску. Крошечные зеленые крабы деловито устроились у нее в глазницах и уже объели губы и половину правой щеки, отчего ее вставные зубы обнажились в жутком оскале.
Крабы атаковали ее живот, и вся брюшная полость была заполнена копошащейся зеленой массой. Их панцири и клешни щелкали друг о друга, как несмолкающие кастаньеты. Крабы уже выползали из проеденного у нее между ног отверстия, дергая за мягкое белое мясо ее бедер.
Горло у меня сжалось, рот наполнился теплым едким пивом. Невозможно было с ходу определить, что послужило причиной смерти миссис Кембл. Над ней сильно поработали крабы. На моих глазах один из них с трудом вылез у нее между зубов и принялся драться с двумя другими за сероватую кожу десен.
Я огляделся вокруг. Прилив уже начался, и вода омывала камни, принося с собой грязную пену, куски дерева и радужную нефтяную пленку. Одежды миссис Кембл нигде не было видно. Не было видно и ее сумочки. Не было ничего, что подсказало бы полиции причину смерти. Я раздумывал, стоит ли оттащить тело ближе к набережной. Но понимал, что не смогу заставить себя прикоснуться к ней. Я мог повредить какие-нибудь улики, которые не успели уничтожить крабы. Так я объяснил это себе. На самом деле, я боялся, что, если потащу ее за руки, они могут оторваться от плечевых суставов, как ножки у переваренной курицы.
Я пошел назад, на набережную. Но успел сделать всего шагов шесть или семь, как мне в ноздри ударил запах морской воды, нефти и свежевыпотрошенного человеческого тела, в котором смешались смрад уксуса, сточных вод и крови. Желудок у меня сжался. Я сложился пополам, и меня стало выворачивать наизнанку. Я долго простоял, упершись руками в колени, с текущей из носа слизью, пока не нашел в себе силы вернуться в кафе.
Сержант Миллер вошел в кухню, остановился под потолочным светильником и уставился на меня так же, как накануне я уставился на свою разбитую машину. Усталыми глазами человека, которого уже ничем не удивить.
– Это просто какой-то трындец, – сказал он.
– Да уж, – согласился я. – Хотите выпить?
– Нет, спасибо, но я не отказался бы от чашки чая, если можно.
Я встал и включил чайник. Миллер выдвинул стул, сел за кухонный стол и раскрыл свой блокнот. Он делал записи мелким почерком, пользуясь авторучкой, которая в те дни выглядела уже каким-то раритетом.
– Две смерти за два дня, – отметил он. – Две безобразные смерти.
– Знаю, – кивнул я. – До сих пор я ни разу не видел мертвого человека.
– Везет вам, – сказал детектив сержант Миллер. – В последний раз вы видели миссис Кембл, когда обедали?
Я кивнул:
– Она вела себе как обычно. Мы говорили о Фортифут-хаусе и о давних временах. Она была буквально одержима этой темой. Нет-нет,
– Вы видели здесь кого-то еще? Кого-то подозрительного?
– Вокруг было очень тихо. Только мы и больше никого. Ну и тот парень, который приходит сюда каждый день ставить сети.
– Да, я уже поговорил с ним.
Тут засвистел чайник. Я бросил в кружку чайный пакетик и залил кипятком.
– Мне без сахара, – сказал сержант Миллер, продолжая писать.
– Уже известна причина ее смерти? – осторожно спросил я.