Фамилия вылетела сама собой. Первый попавшийся приятель, чье имя подсказала память. Камиль ничего не мог придумать и положился на Провидение, но Провидение как гомеопатия — в нее нужно верить… Герену стоило бы позвонить, но он будет помогать Камилю, если это ничем ему не грозит. Дивизионный комиссар Мишар задумалась.
— А как Герен-то об этом узнал? — И тут же осеклась. — Я хочу сказать, почему он сообщил об этом вам?
Открывающаяся перспектива заставляет Верховена идти ва-банк, впрочем, он с самого начала только этим и занимается.
— Так получилось…
Ему категорически ничего не приходит в голову. А для Мишар дело, очевидно, начинает представлять все больший интерес. Дело у него отнимут. А может быть, и хуже. Это грозит прокуратурой, расследованием со стороны Генеральной служебной инспекции… Перспектива очень ясная.
Камиль перестает видеть Мишар. За считаные доли секунды перед его взором возникают отрубленные пальцы, пять Анниных пальцев, Камиль их прекрасно знает. Убийца вышел на тропу войны.
Дивизионный комиссар Мишар выносит свой зад на лестничную площадку и оставляет Камиля с его мыслями.
Он думает то же самое, что и она: он не может исключать, что помог убийце найти Равика, но у него не было выбора, он торопился. Афнер хочет избавиться от всех свидетелей и действующих лиц, участвовавших в нападении в пассаже Монье, — Равика, Анны, потом настанет очередь последнего статиста — шофера…
Как бы то ни было, ключ этой истории — он, глава банды.
Генеральная служебная инспекция, дивизионный комиссар, судебный следователь… Всему свое время, думает Камиль. А дело безотлагательное — от него зависит Аннина безопасность.
Он вспоминает, как учился водить машину, им говорили: если вы не вписались в вираж, есть два решения. Плохое — затормозить, и у вас все шансы куда-нибудь врезаться. Странно, но увеличение скорости гораздо эффективнее, а чтобы сделать это, нужно преодолеть инстинкт самосохранения, который заставляет остановиться.
Камиль решает увеличить скорость.
Это единственная возможность выйти из опасного виража. Ему не хочется думать, что ускорение может привести и к тому, что машина окажется в кювете.
Кто не рискует…
Каждый раз, когда Камиль видит перед собой этого человека, он думает, что меньше всего Мулуд Фарауи похож на того, кто должен был бы зваться Мулудом Фарауи. Следы марокканского происхождения еще присутствуют в его имени, но во внешности они полностью стерлись за три поколения неожиданных браков, случайных связей — хаотический вихрь с поразительным результатом. Лицо этого парня просто исторический дайджест. Очень светлый шатен, почти блондин, довольно длинный нос, шрам, чье появление, видимо, очень болезненно, пересекает квадратный подбородок и однозначно указывает на то, что перед вами не мальчик из хорошей семьи, ледяные сине-зеленые глаза. Ему от тридцати до сорока, точнее сказать трудно. Для очистки совести нужно прочесть его дело, послужной список свидетельствует о редкой и ранней зрелости. В действительности Мулуду тридцать семь.
Он спокоен, почти беззаботен, экономен в жестах и словах. Усаживается перед Камилем, внимательно, напряженно смотрит ему в глаза, будто готовится к тому, что майор сейчас извлечет свое табельное оружие. Недоверчив. Да и с чего бы: он все же не дома, где может чувствовать себя спокойно, а в комнате для посетителей центральной тюрьмы: ему грозило двадцать лет, получил он десять, отсидит семь, в тюрьме уже третий год. Несмотря на всю внушительность Фарауи, при взгляде на него Камилю становится ясно, что время — вещь чрезвычайно длинная.
Недоверие марокканца к этому шпику — неожиданный визит — аж зашкаливает. Он держится очень прямо, скрещивает на груди руки. Мужчинам не всегда обязательно говорить, они уже сумели обменяться фантастическим количеством сообщений.
Один только визит майора Верховена представляет собой чрезвычайно сложное послание.
В тюрьме все всё знают. Стоит только заключенному войти в комнату для посетителей, как эта новость уже побежала по всем коридорам. Что полицейскому из уголовки может быть нужно от сутенера калибра Фарауи? Это — вопрос, и на самом деле само содержание беседы уже ничего не значит, потому что слухи о ней разойдутся по всем уголкам тюрьмы, гипотезы, как самые правдоподобные, так и самые безумные, будут сталкиваться на этом электрическом бильярде, предоставляя очки каждому в соответствии с его интересами, с весом наличествующих банд. Интрига будет развиваться сама собой.
Вот почему Камиль здесь, в этой комнате, просто смотрит на Фарауи, положив ладони на стол. Дело делается само собой, ему не нужно и пальцем шевелить.
Однако молчание становится просто зловещим.
Фарауи сидит, не меняя позы; он следит, ждет и не произносит ни слова. Камиль тоже не двигается. Он думает, почему ему вспомнилось это имя, когда дивизионный комиссар Мишар расспрашивала его по телефону. Его подсознание уже говорило, что нужно делать, но Камиль понял только значительно позже: это самый короткий путь к Венсану Афнеру.