Жертвоприношения

Камиль его едва знает, к тому же для осведомителя Фарауи — фигура слишком заметная. Пути их несколько раз пересекались. Мулуд — человек редкой жестокости, территорию себе он отвоевал с помощью террора, его считают виновником многих убийств. Он ловок, хитер, и долгое время полиция не могла до него добраться. По крайней мере, до тех пор, пока он не попался на одной истории, к которой и причастен-то не был, — подлая ловушка: у него в машине была обнаружена сумка с тридцатью килограммами экстези. Да еще и с его отпечатками пальцев. Такой удар в спину не прощается. Фарауи мог сколько угодно утверждать, что именно с этой сумкой ходил в спортивный зал. Он оказался за решеткой и готов был уничтожить все и вся.

— Что вы спросили? — переспрашивает Камиль.

— Этот Фарауи, он тут при чем? И вообще, он что, ваш информатор? Я не знала…

— Нет, он не мой информатор… Все сложнее, здесь многоходовая история, видите ли…

— Нет, не вижу.

— Я занимаюсь этим и сообщу вам.

— Вы? Вы этим «занимаетесь»?

— Не нужно повторять то, что я говорю, и ставить мои слова в кавычки!

— Да вы издеваетесь надо мной! — проорала в трубку Мишар и тут же прикрыла ее рукой.

Камиль различает еле слышный лепет: «Прости, моя дорогая!» — и эти слова вызывают у него глубочайшее изумление. Неужели у этой женщины есть дети? Какого возраста? Девочка? По тому, как Мишар говорила, можно ли не подумать, что она обращается к ребенку? Дивизионный комиссар возвращается к разговору на более сдержанных тонах, но раздражение никуда не делось, оно чувствуется еще больше. По шорохам в телефонной трубке Камиль понимает, что Мишар выходит в другую комнату. Если до сих пор Верховен ее просто раздражал, то теперь в разговоре прорывается что-то накипевшее, слишком долго сдерживаемое, и только обстоятельства заставляют ее не повышать голос.

— Так в чем же, собственно, состоит ваша история, комиссар?

— Прежде всего, история не «моя». Но у меня тоже семь часов утра. И я прошу вас только дать мне время, чтобы я смог объяснить вам…

— Майор… — Пауза. — Я не знаю, что вы делаете. Я не понимаю, что вы делаете. — Нет и намека на раздражение, комиссар говорит таким тоном, будто собирается сменить тему разговора. И в принципе, так оно и есть. — Мне нужен ваш отчет сегодня вечером. Я ясно выражаюсь?

— Совершенно.

Еще довольно прохладно, но Камиль весь в поту. Пот очень специфический: болезненный и холодный, стекает по спине. Такого с ним не было с того дня, когда он бросился к Ирен, с того дня, когда она погибла. Тогда он заупрямился, думал, что сделает лучше, что все равно кто… Нет, он даже не думал. Он действовал так, будто только он один мог это сделать, и ошибся: когда он нашел Ирен, она была мертва.

Теперь Анна?

Говорят, что, если женщины уходят от мужчин, они всегда делают это одинаково, вот что страшно.

8 часов

Они даже не знают, что потеряли, эти турки: две большие сумки с ювелиркой, и довольно тяжелые. Даже с тем, что перекупщик возьмет себе, это тянет о-го-го, а могли бы и в два раза меньше… Пока что все путем. И если немного повезет, надеюсь, я еще получу кое-что, и немало.

Если, конечно, есть что получать.

Если нет, будет много крови.

Но чтобы узнать, есть или нет, чтобы не сомневаться, нужно действовать методически. И упорно.

А пока… да будет свет! Займемся чтением. «Ле Паризьен». Третья страница.

«Сент-Уан. Пожар…»

Чисто сработано! Переходим улицу. Кафе «Бальто», очень темное. Сигарета. Стаканчик кофе… Вот она, жизнь! Кофе тут хуже некуда, как на вокзале, но сейчас восемь утра, не будем выпендриваться.

Раскрываю газету. Бейте, барабаны!