Жертвы дракона. На озере Лоч

У ней четыре ноги и два тела,

запел неожиданно Рул:

Одно тело женское, другое мужское.
Велит, говорит: «Возьми себе женское,
Оставь мне мужское».

– Это Хум говорит, – сказала Дина в виде объяснения. – Слабая твоя голова.

Рул быстро снял с плеча шкуру барсука, скромный брачный дар слабого юноши, и бросил её на землю под ноги Дине. Потом, к её новому удивлению, он сам упал перед нею на землю и простёрся на шкуре у её ног.

– Выбери меня, – сказал он изнемогающим голосом.

– Зачем? – сказала Дина, делая вид, что она не понимает.

– Топчи меня ногами, – шептал Рул. – Брачный дар – шкура моего тела.

По лицу Дины пробежала как будто молния, и глаза её вспыхнули. Потом они погасли, но вместо обычной холодной твёрдости в них засветилась жалость. Она посмотрела на Рула такими глазами, какими смотрела на малых детей в голодное утро на берегу реки Даданы. Рул лежал ничком перед её ногами.

– Мальчик, встань, – сказала Дина кротко.

Он поднял голову и посмотрел на неё, и в глазах его сверкнуло пламя неукротимого голода. Этот голод был страшнее весеннего голода детей.

– Встань, Рул!..

Он обнял её нагие колени и стиснул их изо всех сил, как будто хотел уронить Дину на землю. Потом руки его ослабели и разжались. В углах его рта выступила пена. Он был без чувств.

На лице Дины выразилась жалость. Она нагнулась над ним и подняла его своими сильными руками. Она села на землю, разостлала барсучью шкуру и положила голову Рула к себе на колени, и поглаживала его по щекам, и баюкала его бесчувственное тело, как баюкают ребёнка.

– Рул, мальчик, – шептала она.

У неё было к нему странное, смешанное чувство. Как будто это был не жалкий влюблённый, а сын от её плоти. Любовь его роднила его с её плотью и будила в её непокорном сердце страсть материнства, жаркую, странную, почти плотскую. Ей захотелось его больную голову, пьяную от страшного Хума, приложить к своей груди, как прикладывают младенца; вместо вина любви напоить его молоком материнства. Но грудь её была девственна и не имела молока, и не могла узнать мягких уст сосущего младенца…

Спанда и Исса тоже стояли рядом и смотрели друг на друга. Оба были старые, седые. Длинная борода колдуна была даже седая с зеленью. Впрочем, он был высокий, могучий. Был он похож на старый дуб, сверху поросший древесным зеленоватым мхом. Исса была маленькая, сухая, кожа и кости, несмотря на обильное питание лета. Но глазки у неё были живые. Тёмный Хум зажёг в них хмельное веселье, и они бегали кругом, как будто плясали брачную пляску на утоптанной площадке.

Старая колдунья выпрямила свой сгорбленный стан и с вызывающим видом помахивала посохом.

Спанда посмотрел на неё сверху и погладил рукою зелёную бороду.

– Ну, что ты умеешь? – сказал он, подмигивая. Лицо его, впрочем, сохраняло прежнюю важность.

– Хи! – усмехнулась Исса. – На две стороны умею: убивать, оживлять, дарить, отнимать, чары строить.

– Ну-ка, ну-ка, – поощрял её Спанда, – какие, скажи!

– Хи! – усмехнулась Исса. – Любовные, всякие.

– Ну покажи, – подбодрял её Спанда.

– Сейчас!

Она обежала вокруг Спанды три раза вприскочку. Странно было видеть такие лёгкие движения в этом сухом старческом теле. Она прыгала вокруг старого колдуна, как молодая девочка. Потом она встала против Спанды, закинула голову назад и впилась в его глаза своими вороватыми зелёными глазками.

– Красным червём заползу в твоё чрево, свяжу паутиной, изъем твой покой. Крепкий запах мой войдёт в твои ноздри. Будешь тянуться к моим грудям, как голодный сосун.

Спанда с серьёзным видом разгладил свои усы.

– Сильные чары!

– Ага! – сказала Исса. – Всё на свете бывает на две стороны, как бревно на перевесе. Один конец опустится, другой поднимется. Где твоя сторона?

– Вот моя сторона, – сказал Спанда. Он обернулся лицом к заходящему солнцу. Его большие серые глаза смотрели на солнце, не мигая и не закрываясь. Нос у него был большой, загнутый книзу, и весь он был, как старый орёл, грузный и белоголовый.

– Солнце, жги! – повторял он знакомый припев.

В его старых глазах блеснула жёлтая искра. Даже борода его приняла красноватый оттенок, и весь он стал похож на Красного Илла.

И как будто заражаясь сознанием этого странного сходства, Исса бросилась в сторону и побежала по тропинке.

– Хватай меня! – крикнула она на бегу.

Она проворно катилась вперёд, и движения её были, как движения Эллы Певучей на брачном перебеге. Старый Спанда смотрел ей вслед и не двигался с места…

Два брата Сёма и две сестры, Винда и Рея-Волчица, плясали на месте, схватившись за руки. Сёстры принесли своих младенцев и положили их на траву. Младенцы лежали смирно и не плакали. Быть может, они сознавали, что в эту минуту никто не обратит внимания на их плач.

Юн положил Юне на плечи свои тяжёлые руки.

– Где мой Мышонок? – спросил он низким тоном. Его глаза не отрывались от её глаз, и руки его слегка раскачивали плотное тело жены.

– Там, – показала она головой. – Что ты так смотришь? – тотчас же прибавила она. – Он был во мне. Теперь вышел наружу.