Жертвы Ялты

Копия этого письма была отослана в МИД, где, разумеется, вызвала раздражение и недовольство чиновников. Они-то думали, что подтверждение Бевина о необходимости применения силы уже дошло до штаба союзных сил в Италии, а оно, оказывается, лежит себе в военном министерстве, сотрудники которого занимаются разглагольствованиями. 1 сентября в Казерту пришла телеграмма МИД с подтверждением, что принятая линия изменениям не подлежит. Сотрудник английского посольства в Москве Франк Роберте подчеркивал, что Советы никогда не согласятся на смягчение, так что на данной стадии невозможны никакие альтернативы. Дело, очевидно, было решено. Генерал Бломфильд из военного министерства писал:

«В связи с решением МИД, я полагаю, нам остается лишь передать этих несчастных советским властям, используя при этом минимум насилия. Мне это не нравится, но выхода нет».

Но армия не переставала чинить препятствия практическому осуществлению насильственной репатриации. Ведь, как заметил в аналогичном случае Уинстон Черчилль, всегда найдется «аппарат оттягивания». Первый выпад в этом поединке вновь сделал фельдмаршал Александер. «Полагая», что изложенные выше условия не относятся к Италии (хотя они были отправлены именно туда!), он вновь возразил против применения силы, особенно к женщинам и детям. Тут сыграло роль еще одно обстоятельство: фельдмаршала безмерно раздражали самочинные действия генерала Базилова. Александер считал Базилова возмутителем спокойствия — МИД же, в свою очередь, страшно надоел сам фельдмаршал. Джон Голсуорси считал «недопустимым», что четкое распоряжение министра иностранных дел больше месяца провалялось в военном министерстве. К тому же МИД уже заверил советского посла, что все в порядке, и эта непредвиденная задержка поставила мидовских служащих в дурацкое положение. Больше того — на предстоящей встрече министров иностранных дел советская делегация могла бы поднять этот вопрос и одержать дипломатическую победу.

Престиж Александера был настолько высок, что его протест вполне мог затянуть обструкцию, устроенную военным министерством; и это беспокоило Голсуорси, который, впрочем, нашел выход, предложив, чтобы советские власти предоставили «охранников» для черной работы. Менять политику министерства иностранных дел он считал делом слишком хлопотным. «Во всяком случае, мы давно уже решили, что не можем пытаться спасти русских от их правительства, сколь бы мы ни желали этого из чисто Гуманных соображений».

Для эффективного давления на Александера следовало заручиться поддержкой американцев. Ведь английский фельдмаршал был главнокомандующим союзных сил, и, строго говоря, всякий шаг на Итальянском театре требовал объединенного решения обеих держав. МИД начал действовать. Бевин послал ноту Бирнсу (оба были в тот момент в Лондоне на встрече министров иностранных дел). Затем от британской миссии Объединенных штабов в Вашингтоне потребовали, чтобы она убедила начальников Объединенных штабов дать четкие инструкции. В ответ миссия сообщила, что американцы могут не согласиться с британским определением советского гражданина, но в остальном все как будто в порядке. Лорд Галифакс сообщал из Вашингтона, что американцы, кажется, отказались от своих прежних возражений против насильственной репатриации; и Джон Голсуорси выразил надежду, что «фельдмаршал Александер наконец-то получит инструкции…».

Дела понемногу продвигались, хотя и не так быстро, как хотелось бы англичанам. На записку Бевина Бирнс ответил, что консультируется с Госдепартаментом. Он послал телеграмму государственному секретарю Дину Ачесону, в которой указал, что Бевин особенно жаждет вернуть советским властям 500 пленных казаков, и добавил:

«Бевин указывает, что репатриация этой группы может потребовать применения силы. Я бы, конечно, не решился на это так сразу».

В ответе Ачесон, подробно описав ситуацию, указывал, что все это дело сейчас попало на рассмотрение в Государственный координационный военно-флотский комитет. Ачесон считал вполне возможным заключение, что Ялтинское соглашение не предусматривает применения силы. С другой стороны, комитет может решить, что такая интерпретация соглашения не распространяется на советских граждан, которые присоединились к вражеской армии и, следовательно, считаются изменниками и подлежат возвращению в свою страну как предатели, по отношению к которым может быть при необходимости применена сила. Другие категории советских граждан не будут репатриированы против их воли.

500 казаков попадали в категорию «предателей» и поэтому должны были вернуться в СССР — особенно в связи с недавними американскими акциями в отношении пленных Форт-Дикса.