Жертвы Ялты

Американцы повели генерала и его офицеров к грузовикам. На улице толпа восторженных чехов бурно приветствовала спасителя их любимой Праги радостными криками, Власову бросали цветы, но он, не обращая ни на что внимания, равнодушно глядя прямо перед собой, сел в машину, и колонна двинулась в путь. Под вечер они прибыли в Шлюссельбург, в замок на окраине города, где стоял американский гарнизон. Здесь их встретил комендант города, капитан Донахью. С интересом посмотрев на Власова, Донахью спросил, почему тот решил воевать против своей страны. Когда переводчик перевел вопрос, Власов бесстрастно заметил, что не видит смысла отвечать. Но Донахью, выказывавший явную симпатию и интерес к русскому генералу, настаивал. Он не собирался осуждать Власова; ему просто хотелось понять, что заставило генерала выступить против Сталина. Наверное, искренность американца тронула Власова, и он разразился взволнованной речью. Он говорил о терроре, развязанном в стране, о ведущейся вот уже четверть столетия войне против простого народа, с одной стороны, и высших идеалов цивилизации и культуры — с другой, о рабском труде и пытках, ставших основными институтами государства, о провале Красной армии в 1941 году как следствии предательской политики правительства. Он говорил долго и горячо, и когда он кончил, во взгляде Донахью светилось нескрываемое восхищение.

— Благодарю вас, генерал, — сказал он. — Я сделаю для вас все, что могу.

На следующий день, 11 мая, Власов узнал, что 1-я дивизия стоит лагерем в нескольких километрах от города. По распоряжению американцев, она сдала оружие, но в войсках сохранялся образцовый военный порядок. Донахью объяснил, что его войска завтра должны покинуть этот район и пройти назад, за демаркационную линию, о которой договорились Эйзенхауэр и Жуков. Никаких инструкций по поводу сдавшихся русских он не получил. Донахью предложил Власову самостоятельно пробраться к англичанам и попробовать вступить с ними в переговоры (ему и в голову не пришло, что это означало прыгнуть из огня да в полымя). Власов испытывал сильное искушение согласиться. В Шлюссельбурге уже начали появляться советские офицеры и чешские партизанские вожди, и он понимал, что промедление смерти подобно. Приехав в штаб к Буняченко, он разъяснил положение и предложил дивизии разделиться на небольшие группы и отойти назад вместе с американцами (как дивизию, американцы их бы в свою зону не пустили). Когда Власов вернулся в замок, Донахью сообщил ему, что из генерального штаба пришел запрос о местонахождении Власова.

— Так вы здесь или нет? — многозначительно спросил американец.

Вполне оценив его намек, Власов равнодушно ответил:

— Я здесь.

В тот вечер, в семь часов, жители города услышали, как советские танки продвигаются через мелколесье. Буняченко, не мешкая, приказал уйти из деревни Гвоздяны, где расположилась дивизия, в окрестные леса. Советская танковая бригада остановилась всего в трех километрах от американской линии фронта, дорога была каждая минута. Сев в свой штабной автомобиль, Буняченко с дикой скоростью понесся по дорогам с американскими противотанковыми заграждениями. В Шлюссельбурге он попросил разрешения увести свою дивизию вместе с уходящими американцами. Но капитан Донахью, как и всякий союзный командир, не знал, что делать в такой ситуации, и был вынужден обратиться к начальству. Буняченко предложили придти за решением наутро в 10 часов. Тот вернулся в штаб в ужасной тревоге. Если американцы на час-другой затянут переговоры или Красная армия раньше времени начнет продвигаться вперед, тысячи власовцев, зажатые в трехкилометровом пространстве, погибнут. Счет шел на минуты.

Все решил удивительный случай. В тот вечер полковник Артемьев, командир 2-го полка, отправился к Буняченко выяснить его планы. В лесу он наткнулся на красноармейского офицера. Тот сразу увидел знаки различия РОА, но Артемьев сделал вид, что его как раз послали разыскать местного красноармейского командира и вступить в переговоры о сдаче 1-й дивизии РОА. Советский офицер, обрадовавшись, что первым принесет начальству хорошие вести, повел Артемьева к полковнику Мищенко. Тот встретил гостя с распростертыми объятиями и тут же заявил, что, конечно, дивизия должна сдаться ему. На каких условиях? Ну, о чем разговор, стоит власовцам сложить оружие — и советский командир примет их, как отец — блудного сына. Артемьев объяснил, что должен проконсультироваться с Буняченко, и Мищенко отпустил нежданного гостя с самыми добрыми напутствиями.