Жертвы Ялты

Размышления майора Вайнмана о судьбе пленных, увы, звучат слишком оптимистично. Майор Далтон в своем рапорте отмечает, что после переклички Павел Иванов и другие офицеры были отделены от рядовых. «У меня создалось впечатление, — пишет он, — что с ними собираются расправиться тут же». Что же до наказания, которое угрожало оставшимся пленным, то как раз в это время, стараясь задобрить западных либералов, Сталин официально отменил смертную казнь, заменив её двадцатипятилетним сроком в исправительно-трудовых лагерях *861.

На другой день еще один поезд отошел от станции Рикони, увозя девять из двенадцати семейных мужчин, которые провели ночь в раздумьях о судьбе жен и детей. Троих Деннис Хиллс под разными предлогами избавил от репатриации. Группу из девяти человек в наручниках сопровождала вооруженная охрана из сорока четырех солдат, с майором Джоном Стентоном во главе. Джон Стентон хорошо помнит эту поездку. По его словам, между его людьми и пленными не успели завязаться какие-либо отношения, но его переводчик явно нервничал: быть может, по тем же причинам, что и Алек Вайнман. Никаких серьезных инцидентов в пути не было, и утром они в назначенное время прибыли в Санкт-Валентин.

Через несколько минут после прибытия в купе Стентона вошел полковник Старов. Список из девяти фамилий привел советского полковника в полное замешательство, и он стал обвинять Стентона в том, что тот оставил в лагере большое число пленных. В частности, его очень интересовала судьба женщин и детей. Стентон в ответ твердил одно: он всего лишь сопровождающий офицер и не обязан знать, кого включили в его группу, а кого — нет. Наконец, Старов вроде бы согласился с этим доводом, но заявил, что не может выдать расписку в приеме столь ничтожной по численности группы без согласования с Москвой, и отправил одного из своих офицеров связаться с центром. Поняв, что придется подождать, англичанин предложил полковнику выпить, и хотя у него был только чистый джин, Старова это вполне устроило.

Их беседу нарушило появление толстяка, о котором упомянул Вайнман (между прочим, все советские офицеры, начиная с самого Старова, относились к этому «корреспонденту ТАСС» с нескрываемым подобострастием). Тяжело отдуваясь после трех ступенек, он довольно любезно сообщил Стентону, что из Москвы получено разрешение принять группу из девяти пленных и отправить поезд назад. Стентон принял это известие с чувством облегчения (он уже начал побаиваться, что красноармейцы намерены сыграть с ним в свою любимую игру — отцепить и угнать локомотив). Он только одного не мог понять: как это толстяк умудрился установить связь с Москвой, когда поезд стоял в чистом поле. Как отмечал Стентон в рапорте, «корреспондент ТАСС» скорее всего был крупным начальником и советский полковник обратился за инструкциями не в Москву, а к нему лично.

До отъезда из Санкт-Валентина Джон Стентон думал лишь о том, чтобы хорошо провести операцию, но теперь, когда у него появилась возможность поразмыслить над происшедшим, он начинал понимать, что тут что-то не так. Во время оперативного инструктажа ему сообщили, что его подопечные воевали против англичан (что, скорее всего, не соответствовало действительности) *862, но он не мог не сочувствовать этим людям, спокойно и без сопротивления идущим навстречу своей судьбе, каждый под охраной пяти английских солдат, приставленных лишь затем, чтобы не дать несчастным кончить жизнь самоубийством. У него сложилось впечатление, что они все были расстреляны сразу после приезда. Вполне возможно, что он прав. Майор Стентон общался с советскими представителями всего одни сутки, однако он и сегодня говорит: «Жуткое впечатление, никогда о нем не забуду».

О том же говорят и другие участники этой операции. Генерал-майор Джеймс Лант в то время работал в оперативном отделе штаба в Казерте, составлял приказы по операции «Восточный ветер». По его собственному признанию, тогда он не особенно сочувствовал этим людям, считая их коллаборационистами. Но, прочитав теперь рапорты Хиллса, Далтона, Стентона и других, он проникся симпатией к пленным. В рапорте Денниса Хиллса его особенно потрясли строки о женах, навсегда расстающихся с мужьями, и он впервые подумал о том, что, может, он сам и его соотечественники занимались делом, недостойным солдата. Конечно, преступление должно быть наказано, конечно, потерпеть поражение в войне — это не сладко, но найти оправдания жестокостям, описанным в рапортах, он не мог.