Жертвы моды. Опасная одежда прошлого и наших дней

В начале 1862 года доктор Хиллиер, санитарный врач в приходе Сент-Панкрас, где годом ранее погибла Матильда Шуэрер, смог убедить Тайный совет заказать специальный рапорт об этом происшествии. Для этой цели совет нанял Уильяма Ги, авторитетного профессора судебной медицины, и тот написал увлекательнейший, но при этом крайне удручающий отчет. С одной стороны, ему удалось выяснить, что мышьяк сыграл немаловажную роль в гибели Фрэнсис Ролло, семнадцатилетней мастерицы по изготовлению искусственных цветов. Как и Матильда, она работала у Бержерона. Оказалось также, что хирурга, наблюдавшего Шуэрер, вызывали для лечения еще пятидесяти из примерно ста работниц на предприятии Бержерона[269]. К тому времени мастерская переместилась в более просторные и лучше проветриваемые помещения на Эссекс-стрит в районе Ислингтон, однако большинство осмотренных Ги молодых женщин по-прежнему страдали от хронического отравления мышьяком; среди них была одна работница старшего возраста, у которой выпали все волосы, и еще несколько девушек, у которых настолько тяжело были поражены гениталии, что они не могли сидеть[270]. В своем отчете доктор дал несколько рекомендаций, в частности он предлагал запретить работать на мышьяковом производстве детям до 18 лет. Однако Ги не внес ни одного предложения, регулировавшего использование мышьяковых пигментов, поскольку не хотел ограничивать «свободу предпринимательства» и тем самым навредить британской экономике. Профессор прибавлял: «Если б… мои изыскания привели к обнаружению нескольких смертельных исходов, я бы посчитал должным предложить полный запрет» производств с применением таких красителей. «Один единственный случай смерти» не был, по-видимому, достаточным основанием для запрета[271]. Как и в ситуации с другими производственными рисками, свобода предпринимательства одержала верх над здоровьем людей. Такое безразличие было типичным для производств с использованием опасных веществ в Великобритании. Например, для изготовления бытовых спичек использовались фосфорсодержащие соединения. В результате контакта с ними у рабочих растворялись челюстные кости, что приводило к страшному заболеванию – фосфонекрозу челюсти. Даже когда угроза здоровью была очевидной, до 1890-х годов подобные опасные производства не становились объектами официальной инспекции и регулирования.

В сравнении с гибелью Матильды Шуэрер жалобы светских дам на «болезненные нарывы» на плечах и кожную сыпь после ношения зеленых венков кажутся ничтожными[272]. Популярность зеленых платьев сыграла на руку медикам. Зеленый цвет был слишком заметен, и врачи смогли связать эффект от ношения мышьяковой одежды высокопоставленными дамами, которых они осматривали в рамках своей частной практики, с болезнями рабочих, обращавшихся за помощью в бесплатные больницы в результате отравления мышьяком. Один из врачей говорил, что, когда он видел больных цветочниц у себя в клинике, ему сразу бросался в глаза резкий контраст между лилейно-белой кожей «прекрасных обладательниц» искусственных венков на балах и красными, воспаленными глазами и покрытой корками шелушащейся кожей несчастных девушек[273]. Тем не менее светские дамы сыграли важную роль в ограничении использования ядовитых зеленых красителей. Принимая решения о покупках для своей семьи, женщины-потребители могли следовать модным тенденциям или отвергать их. Работницы цветочного производства и швеи никогда не появлялись на карикатурах журнала Punch, но эти иллюстрации все равно вызывали шок, поскольку напоминали, что женщины сами отравляли себя и окружающих, покупая одежду и аксессуары зеленого цвета в ателье или салоне модистки. Возможно, эти предостережения возымели должное действие, потому что в музейных коллекциях мне не удалось найти ни одного экземпляра ярко-зеленых платьев из тарлатана, изготовленных в 1860-х годах, хотя, возможно, где-то они все же сохранились. Очевидно, что изумрудная зелень в форме порошка была высоко токсична для работников нескольких отраслей промышленности. Платяные ткани, которые многократно проверяли химики XIX века и находили в них высокое содержание мышьяка, до сих пор остаются загадочными и таинственными. Может быть, связанные с ними страхи – это отчасти порождение арсенофобного воображения, значительно преувеличенное прессой? Или же большая часть мышьяка из исследованных нами тканей уже улетучилась?