Жертвы моды. Опасная одежда прошлого и наших дней

В повести Готье запечатлены красота и ужас гибели балерины в огне. Хотя этот эпизод является вымышленным, похожие трагедии происходили на многих сценах Европы на протяжении всего XIX века. Готье создал этот эпизод на основе истории трагической кончины британской танцовщицы Клары Уэбстер. Легкие балетные юбки Уэбстер загорелись во время исполнения партии рабыни Зелики в балете «Восстание в серале» на сцене лондонского театра Друри-Лейн в 1844 году. По злой иронии судьбы, как раз в этом эпизоде танцовщицы по сюжету должны были изображать, как они «игриво поливают друг друга водой» в купальне гарема[418]. Утопленные в сцене газовые горелки, представлявшие наполненную водой купель, не были прикрыты и подожгли легкую юбку Уэбстер. Остальные балерины, опасаясь за свою собственную жизнь, никак не смогли ей помочь. В некрологе, опубликованном в парижских газетах, Готье писал: «Говорили, что она поправится, но ее прекрасные волосы, обрамлявшие румяные щеки, сгорели, и ее чистый профиль был обезображен. Оно и к лучшему, что она умерла»[419]. Такая безжалостная эпитафия резюмирует разительный контраст между эротическими фантазиями, разыгранными на балетной сцене, и исключительно опасными эксплуататорскими условиями труда танцовщиц. Викторианская пресса со свойственным ей смакованием страшных подробностей описывала изумление присутствовавших на дознании тем, что тело прелестной балерины «могло быть так сильно обезображено за такой краткий срок. Тело так сильно обгорело, что когда его укладывали в гроб, плоть в нескольких местах отделилась в руки тех, кто его держал, и по той же причине его не могли одеть». Следствие признало, что смерть Уэбстер наступила в результате несчастного случая, и театральные служащие за происшедшее никакой ответственности не понесли. Однако в течение целой минуты балерине в огне никто не пытался помочь, а пожарные ведра в кулисах были пусты, несмотря на то что сцена должна была представлять турецкую баню: «Ах, горькая насмешка – ни капли настоящей воды поблизости!»[420]

Случай Клары Уэбстер был лишь малым штрихом на полотне большой картины: в XVIII – начале XIX века сдвиги в торговле, политике, общественном устройстве и технологиях послужили причиной значительных изменений как в мужском, так и в женском гардеробе. Мужчины стали носить мрачные «демократичные» черные костюмы, сшитые из плотных шерстяных тканей, а легкие шелковые или хлопковые платья привилегированных дам приняли более светлые тона. Их новое одеяние – белые платья «ампир» с высокой талией – служило визуальным, идеологическим и осязаемым контрастом к мужским костюмам, усиливая гендерный разрыв между мужчинами и женщинами[421]. В последние два десятилетия XVIII века менее парадная манера одеваться привела к тому, что плотные, но зато более огнестойкие шелковые ткани уступили место модным тонким и легким хлопковым муслинам, первоначально завезенным из Индии. Их популярность связана с инновациями в области освещения: расшитые бисером и пайетками наряды XVIII века сверкали в мерцающем свете свечей, но появление более яркого и ровного газового освещения в начале XIX века требовало иных эффектов. Как и газообразное летучее вещество для освещения фабрик, улиц, торговых пассажей, сцены театров Друри-Лейн и Ковент-Гарден в Лондоне (начиная с 1817 года), воздушные, прозрачные женщины окутывали свои тела в просвечивающие ткани, светившиеся яркой белизной в лучах газовых ламп.