Жертвы осени

«Интересно, что сказал бы этот Вадим, глядя на подобное творчество?» – подумала старушка, тихонько отходя от стеллажа, у которого, раскинув ноги и положив между ними на пол блокнот, сидела Ева.

Город Вольск, наши дни

В номере гостиницы было прохладно, и Тимофей поежился: холод не любил, а осенью его всегда пробирало до костей, даже если светило солнце.

Это осталось у него как раз после работы здесь много лет назад. Он все время мерз на съемках, не сообразил взять с собой достаточно теплых вещей, каждый вечер сушил на батарее промокшие за день кроссовки, из пижонских быстро превратившиеся в бомжатские.

Осень в тот год выдалась дождливая, местные жители говорили, что несколько десятков лет такого не было – как будто природа тоже пришла в ужас от того, что случилось в относительно тихом городе. Здесь даже в разгар девяностых не помнили преступлений, совершенных с такой жестокостью.

С тех пор у Тимофея осталось стойкое отвращение к этому времени года и постоянное ощущение холода во всем теле, едва на календаре появлялось слово «сентябрь».

– Надо попросить обогреватель, – пробормотал он, трогая рукой довольно горячую батарею. – Хорошо, что здесь отопление дают рано…

Он вынул из чемодана пару термоносков и такое же белье, переоделся в ванной и забрался под одеяло, пытаясь согреться.

Зазвонил мобильный, но Тимофей, бросив взгляд на экран, не стал отвечать – звонила Мила, а он пока не был готов с ней разговаривать. И дело было даже не в круглой сумме, снова спущенной на какую-то сумку. Он просто не хотел слышать ее голос.

Мила предприняла еще две попытки дозвониться и прекратила трезвонить, а Тимофей, плотнее завернувшись в одеяло, уснул.

Глаза он открыл, когда за окном совсем стемнело.

«Надо же, как меня сморило, – удивился Колесников, посмотрев на часы и обнаружив, что уже восьмой час. – Надо бы поужинать спуститься, ночью-то совсем ничего работать не будет».

В ресторане, сделав заказ, он взялся за телефон, наскоро просмотрел все новости, которые пропустил за сутки, ничего интересного не нашел и в ожидании ужина ввел в поисковик: «Василиса Стожникова».

Послужной список у этой мышки в очках оказался ничем не примечательный, писала она в основном о мелких криминальных событиях, и только статья о деле Бегущего со смертью выделялась на этом фоне. Просмотры были такие, что у Колесникова что-то завистливо заныло.

– Нет, ну, какова мышь, – пробормотал он, смахивая с экрана начавшую раздражать его фамилию. – Интересно только, с чего она вообще решила вдруг взяться за эту тему. В то время ей было лет семь-восемь, что она могла знать? Так почему сейчас заинтересовалась? А фамилия, кстати, очень знакомая, как я сразу-то не подумал? Нет, правда… Я ее слышал, и не раз…»

Но тут рядом со столиком возник официант и поставил перед Тимофеем большую тарелку с идеально розовыми ломтиками утки в апельсиновом соусе. Рядом лежали аккуратные, словно подобранные по специальной мерке, кусочки овощей, глазированных в карамели, а соус под уткой благоухал так, что Тимофей зажмурился и даже чуть наклонился вперед, чтобы убедиться, что обоняние его не обмануло. Такую утку он ел, кажется, только где-то за границей. Здесь же к ней подавался бокал красного вина, которое с первого же глотка убедило Колесникова в том, что за пределами МКАД тоже существует жизнь, и не просто, а весьма даже приличная и комфортная.

Поужинал он с удовольствием, выпил чаю с какими-то местными травами, который ему порекомендовал официант, расплатился и решил выйти на улицу, выкурить сигарету перед тем, как вернуться в номер.

Машин на улице стало заметно меньше, горели фонари, была включена подсветка на деревьях, высаженных вдоль проезжей части. Ему даже показалось, что стало чуть теплее, чем днем, – или это вино настолько согрело изнутри.

«Стожникова, Стожникова… мне некогда было думать об этом, а сейчас я точно могу сказать, что слышал эту фамилию раньше, я практически уверен в этом, – думал Тимофей, спустившись с крыльца и прогуливаясь по тротуару. – Девчонку эту я точно не знаю, если судить по фото в редакции, но фамилия…»

Вернувшись в номер, Тимофей зажег верхний свет, но тут же передумал – ему никогда не нравились яркие лампы, он любил приглушенный, рассеянный свет. К счастью, в номере оказалось несколько бра – у кровати и у мягкого кресла, их-то он и зажег. Номер сразу сделался намного уютнее, и Тимофей расслабился: хороший ужин, вино, относительно теплый вечер и вот этот мягкий свет словно успокоили его после довольно нервного дня.

Ему совершенно расхотелось что-то читать, что-то смотреть, и Колесников, малодушно задвинув сумку с ноутбуком за кресло, чтобы не взывала к совести, улегся в постель и решил хорошенько выспаться, чтобы уж завтра с самого утра настроить себя на рабочий лад и найти для начала эту Василису, поговорить с ней с глазу на глаз.

…Он уже почти совсем уснул, как в мозгу словно вспыхнуло яркое табло из маленьких лампочек: «Владимир Стожников, военный корреспондент».