Жертвы осени

– Я вас узнала.

– Хотел бы пригласить вас на чашку кофе.

– А если отбросить светские протоколы? – Она подняла голову так, чтобы видеть лицо возвышавшегося над ней Тимофея и, снова вернув сползающие очки на переносицу, в упор посмотрела ему в глаза.

– Вы слишком прямолинейны для такой молодой девушки, – заметил Колесников, которому от этого взгляда сквозь очки стало вдруг неуютно: казавшаяся подростком девушка явно обладала недетским характером.

– Так что вы хотите, Тимофей Максимович? – повторила она. – У меня не очень много времени…

– Наверняка ваш отец рассказал вам о причинах моего визита в Вольск.

– Нет, мой отец вообще ничего мне о вас не говорил.

Тимофей слегка сбился – он был совершенно уверен в том, что Стожников-старший непременно предупредит дочь о его приезде и передаст содержание разговора. Но что-то тут пошло не так…

– Ну, тем лучше, – нашелся он. – Тогда мы сможем поговорить без предвзятости, правда?

– Предвзятости? – повторила Василиса. – Не понимаю…

– Слушайте, Василиса, вам не кажется неловкой эта мизансцена? Мы разговариваем в неудобном месте, буквально посреди улицы, а могли бы сидеть в приятном кафе за чашкой кофе, – перебил Тимофей. – Я обещаю, что не задержу вас надолго, если вы торопитесь.

Она бросила взгляд на часы:

– Хорошо. У меня есть час, можем посидеть неподалеку, тут хорошая кофейня через дорогу.

В кофейне, без объемного шарфа и огромной кожаной косухи, Василиса оказалась еще меньше и еще больше похожей на подростка.

«Меня так и за совращение несовершеннолетних привлекут», – хмыкнул про себя Колесников, проходя за девушкой к столику.

Заказ она сделала даже не заглянув в карту, и Тимофей понял, что в этом заведении Стожникова бывает часто.

– Да, иногда люблю тут работать, – сказала она, и Тимофей удивился:

– Я вслух что-то произнес?

– Нет. У вас на лице написано. Я действительно часто бываю в этой кофейне. Так я вас слушаю, Тимофей Максимович, о чем вы хотели поговорить? – сложив руки на столе, спросила Василиса.

– Бросьте, Василиса, вам не идет пустое кокетство. Вы прекрасно знаете, о чем я могу говорить с вами.

– Разумеется. И что вы хотите узнать? Что приговор Вознесенскому направлен на пересмотр?

– А это действительно так?

– Да, – кивнула она, – это так.

– То есть вы добились пересмотра приговора? А, позвольте спросить, на каком основании? – чувствуя, как закипает изнутри, произнес Тимофей.

– На основании открывшихся новых фактов.

– Новых фактов?! В деле двадцатилетней давности?!

– Если вы будете повышать голос, я встану и уйду, – ровным тоном сказала Василиса. – На меня не кричит даже собственный отец.

– Извините… мне кажется, вы просто не понимаете… Этот человек – если его вообще можно так называть – он же изнасиловал и убил двенадцать молодых женщин! Двенадцать!

– Одиннадцать, – тем же ровным тоном поправила Василиса.

– Ах, всего одиннадцать?! Тогда конечно! Это в корне все меняет и делает Вознесенского невиновным! Раз всего одиннадцать!

Василиса молча встала и, подхватив рюкзак со стула, пошла к выходу. Колесников вскочил и преградил ей путь:

– Нет, стой! Ты просто так не уйдешь, а сперва объяснишь мне, как ты вообще попала в спецколонию!

Она спокойно обошла Тимофея и, прихватив куртку, покинула кофейню, а он, опомнившись, готов был врезать себе стулом по голове – ну какого черта вспылил, как вообще мозгов хватило?

– Идиот… – простонал Тимофей, садясь обратно за столик. – Теперь она меня на пушечный выстрел не подпустит…

Город Вольск, год назад

– Папа, а ты что-нибудь помнишь про завод «Прибормаш»?

Васёна сидела на диване в кабинете, поджав под себя ноги и пристроив ноутбук на подлокотнике. Отец расположился за столом и что-то просматривал на подключенном к компьютеру съемном диске.

Они часто так работали: он за столом, Василиса на диване, не мешая друг другу, но словно оказывая моральную поддержку. Эта привычка возникла давно, еще в детстве, когда Васёна пошла в школу. Ей нравилось делать уроки за отцовским столом, и когда он возвращался из командировок, то пристраивался со своими блокнотами на диване, разрешая дочери по-прежнему оккупировать стол.