Жертвы Северной войны (СИ)

Где-то уже совсем недалеко до выхода (пыль и паутина исчезли, потянуло свежим воздухом, да и по ощущениям Эд прополз вверх метров триста чистоганом, если не больше), его подстерегала реальная ловушка. Тогда взвыли сирены, и на него сверху упала решетка, которой секундой раньше тут не было. Очевидно, Эд, проползая, задел какую-то кнопку. Вот это уже было совсем не смешно!

Эд еле успел выставить над собой спасительную правую руку. Он сразу же почувствовал, какой огромный вес навалился на нее: не декоративная решеточка, совсем даже не декоративная. И острая, собака!.. Зубцы острые. И самое паршивое, что решетка не остановилась, наткнувшись на препятствие, а продолжала садистки нажимать вниз.

Эдвард сжал зубы и попробовал приподнять ее вверх. Движение отозвалось болью в остатках его нормального, живого плеча, решетка же если и сдвинулась, то только на доли миллиметра. Все тело Эдварда напряглось, стараясь удерживаться в туннеле таким образом, чтобы сообщать весь напор руке. Ну хоть на пару сантиметров вверх ее… так…

Эдвард сам не понял, что он сделал в последующие две секунды и как ему это удалось. Это было из серии «жить захочешь — извернешься!» Очевидно, ему все же удалось подтолкнуть решетку вверх довольно сильно, придерживая рукой, а потом каким-то образом сжаться в комок и перевернуться, таким образом, чтобы его тело оказалось по ту сторону решетки. Короче говоря, то, что ему не удалось сделать в самом начале пути, чтобы переброситься с Алом еще парой фраз. Вот только руку отдернуть Эд, разумеется, не успел: решетка упала сверху, придавив ее всем немаленьким весом, и вплющила в пол. Причем металлический пол пробила с такой силой, что листы обшивки смялись, будто ткань, и вдоль швов проступил голый камень. Ну, ребята, вы даете…

Эдвард еле удержал крик боли: как-никак, рука крепилась к его самым настоящим нервным окончаниям, и сигнал, пусть и порядком ослабленный, по ним проходил. Не сравнить с настоящей потерей руки — такое Эдвард, естественно, тоже переживал, слава богу, уже очень давно, хотя в желудке до сих пор начинало неприятно ныть при одном воспоминании, — но все равно более чем неприятно.

Эдвард ощутил еле уловимую дрожь скалы, и услышал какой-то невнятный вой.

«Не иначе, как тут работает сигнализация, — с тревогой сообразил он. — Черт, тогда мне надо поскорее драпать отсюда… Ну, если я завалил наш единственный шанс на спасение, Ал мне этого не простит…»

Эдвард торопливо сунул свою здоровую руку под плащ, рванул бинт повязки. Ух, присохла, больно-то как… ладно, сейчас главное — выбраться, а потом уже думать, что там больно, что не больно. Главное, кровь есть?.. Отлично, вот она! Вся рука в крови… Милая ты моя, хорошая, как же ты часто меня спасала… А самое главное: как здорово, что тебя так много, а то был бы я уже тысячу раз покойником.

Печать нарисовалась легко. Второй раз за день уже выручает обращение к старым фокусам… ну и ладно, ну и прекрасно, лишь бы и дальше выручало.

Каменная скала под рукой послушно прогнулась, создавая выемку, вполне достаточную, для того, чтобы выдернуть руку.

Эдвард встряхнул освобожденной конечностью. В локте сгибается, но плохо. Пальцы же почти не шевелятся. Ладно, хоть плечевой сустав не пострадал: поднимает и опускает руку свободно. И то хлеб. Проживем.

Все, раз уж он знает, что выход близко, хватит с него ловушек! Плевать ему, что там, на поверхности! Да он их всех… сейчас… одной левой!

Все равно тревога сработала, значит, о его побеге знают.

Эд хлопнул в ладоши, приложил их к потолку над собой… сим-сим, откройся, как говаривал один бедный, но предприимчивый алхимик из легендарного города Багдада.

Над ним послушно образовался туннель, по косой в сторону выхода из вентиляции. Эд прислушался. Воплей не слышно, значит, ни у кого под ногами земля не разверзлась. Можно лезть.

Он полез. Тоннель сперва был каменный (видимо здесь, под базой, была скала… что неудивительно: горы рядом). Потом камень сменился землей, и стало труднее: даже если тоннель и не норовил осыпаться, все равно земля лезла за шиворот и в нос. Да и червяки всякие попадались. В общем, когда Эд выбрался на поверхность, он был грязным, злым и весьма скептически рассматривал идею добра и всепрощения.

«Первого, кто попадется — на куски!» — кровожадно думал государственный алхимик.