Что касается Альфонса, то его этот вопрос не занимал ни секунду. Значок, который он увидел на подошве, был известен, разумеется, всем алхимикам, но широко его особенно никто не использовал. Их с братом покойная наставница, Изуми Кертис, мир ее праху, будучи женщиной суровой и любящей эпатировать окружающих, когда-то вытатуировала его у себя его под правой ключицей. От нее-то Эдвард и Альфонс, в бытность свою мальчишками, позаимствовали привычку рисовать этот значок на чем попало. Ал помнил даже случай, когда Эд в задумчивости разрисовал себе коленки этими значками (чернилами!), после чего мастер Изуми его ужасно выругала и долго-долго драила в ванне (пренеприятнейшая процедура, потому что все мочалки в ее доме были жесткими, как наждак). Так вот, когда Ал увидел этот значок, он сразу каким-то шестым чувством понял, что никто кроме Эдварда его нарисовать не мог. Вернее, мог, но любой другой алхимик скорее бы изобразил, скажем, солнце с луной, или знаки планет, или еще что-то, столь же расхожее. А вот так, коротко, непонятно и стильно — совершенно в духе Эдварда. Уж Альфонс-то знал своего брата как никто другой.
Оставался вопрос: какого черта он здесь оказался, и за каким дьяволом трансмутировал детскую ножку?.. И почему сделал это так небрежно?.. Уж Ал-то знал: Эд вполне был способен создать человеческий орган (неживой орган, естественно) так, чтобы и самый опытный хирург не отличил бы его от настоящего. Да и любой алхимик, способный трансмутировать плоть, вероятно, смог бы придать ей форму, чуть более благородную, чем форма ботинка. Стало быть, это не небрежность или незнание — это уловка. Но вот с какой целью?..
Теперь другие вопросы… Когда Ал говорил, что не смог поехать с Эдвардом домой, он не лгал, а скорее недоговаривал. Когда они расстались (а было это не пару дней, как можно было бы подумать, а почти два месяца назад), Эдвард действительно ехал домой. Вот только он не собирался задерживаться там и на сутки. Он должен был сразу же ехать в Ист-сити, где у него было важное задание. Альфонс не знал оперативных деталей — он подозревал, что их вообще никто не знал, кроме Эда, фюрера и, может быть, секретаря последнего (секретари — это такие специальные ребята, которые всегда все знают). Ситуация была ему не внове: прежде несколько раз они с братом работали по отдельности. Тем более, что Эд уже года два сидел на почти бумажной работе, выл волком на луну и молил о понижении (Альфонсу хватило ума от повышения отказаться с самого начала, а Эда, как водится, подвело тщеславие). Теперь не то высшие силы смилостивились над прославленным Стальным Алхимиком, не то фюрер схлопотал какую-то, как выражался Эд, «занозу в заднице», но старшего Элрика срочно отозвали. Ал с ним поехать тогда просто не мог: на нем висело несколько недовведенных дел. Да и задание, как дал понять фюрер в телефонном разговоре, было для одного человека.
Как уже было сказано, задание Эд получил два месяца назад, и с тех пор Ал с ним не виделся. Правда, секретарь фюрера, незаменимый флегматичный Филипс[3]
, периодически звонил ему и Уинри с сообщениями о том, что доклады от «полковника Элрика» (технически, Эдвард был гражданским, но его ранг как приравнивался к полковничьему) поступают регулярно. Сам же Эдвард не то не имел возможности позвонить, не то — что более вероятно — как всегда попросту не утруждал себя подобными мелочами.Так неужели это его загадочное задание — в чем бы оно ни состояло — привело его в эти леса?
Альфонс не знал, что и думать. Точнее, он знал, что надо действовать — и действовать с оглядкой, чтобы, не дай бог, не повредить брату. Но вот как именно? Для начала он, отправив Вебера составлять отчет для Столицы с требованием спецгруппы (Ал собирался позже заверить его своим личным кодом и отослать), решил еще раз проверить то место, где нашли башмачок. Кто его знает, а вдруг он найдет там нечто, предназначавшееся только для его глаз… или, скажем, для глаз какого-нибудь алхимика.
Искомое, как ни странно — или как и следовало ожидать? — обнаружилось. Правда, не сразу: Алу с полчаса пришлось по этой полянке буквально ползать, осматривая все на свете — от лесной подстилки до стволов деревьев. Тем не менее, он нашел значок. Снова тот же самый крестик со змеей. Только на сей раз стрелочки были нарисованы не на всех оконечностях крестика, а только на одной. И стрелка эта указывала на север.
Внутренне пожав плечами, Ал, раздвигая ногами высоченный, затянутой паутиной сухой папоротник, направился вглубь леса по указанию стрелки. Скоро он нашел тропу — очевидно, звериную, — и зашагал по ней. «Буду идти десять минут, — подумал он. — Если ничего не найду…» Еще он все время держался настороже: ведь, если подумать, это могла быть и ловушка. Но сильно Ал ловушки не опасался: какой смысл заманивать с такими сложностями?
Звериная тропка скоро вывела на небольшую полянку, сплошь заросшую папоротниками и окруженную соснами. Полянок таких в здешних лесах неисчислимое множество. Разумеется, никого и ничего здесь не было. Что, идти дальше?..