Жертвы времени (СИ)

— Вчера я был разгорячен гневом и поединком, я провоцировал тебя и очень рад, что ты поступил безупречно. Понимаешь, о чем я?

— Да, — сказал я, совершенно не понимая, что он имеет в виду.

— Тебе придется довести дело, которое ты начал, до конца. Весь опыт, что достался тебе от меня и Мастера, должен ужиться в твоем теле. Что скажешь?

— Не так быстро, — поморщился я.

— Именно. И не против воли. Если тебе не по нраву мои поступки, всегда говори прямо. Если хочешь, чтобы я не задавал какие-то вопросы, упрекни меня в болтовне. Теперь в нашем деле ты задаешь тон, мне интересен бой с тобой и я не буду этого скрывать…

Я вдруг подумал, что смысл жизни Оружейника в поединке. Она обретает остроту лишь тогда, когда учителю есть что противопоставить своему умению. Не хочу даже знать, каково это: жить, ища того, кого ты не можешь разоружить, легкомысленно взмахнув рукой.

— Мастер не сказал… — начал я, но учитель боя прервал меня:

— У тебя будет новое оружие, собственное, и ты наполнишь его знаниями, которые перестанут сжигать тебя до основания. Да, как видишь, я понимаю, в чем суть. Я управлюсь за месяц, думаю, как раз к осени, а у тебя будет время от меня отдохнуть и набраться решимости.

Я благоразумно молчал, и тогда Оружейник подвел итог нашей беседы:

— Вижу, твои мысли где-то далеко. Приходи, когда захочешь. Уж не забывай старика, заглядывай переброситься словечком.

«Если бы все старики были такими, как Оружейник, молодым бы не осталось в мире места, — подумал я хмуро, пустив на лицо приличествовавшую улыбку, — в них не было бы смысла».

Рене все так же сидела за столом в конце трапезной. Сегодня она работала с увесистым фолиантом, полным желтых толстых листов, кажущихся ломкими и очень старыми. Местами они были изорваны или искрошились от времени. Текст на страницах книги поблек, и я невольно позавидовал ее упорству. Не уверен, что у меня хватило бы терпения разбирать старинные письмена, которые и разглядеть толком сложно.

Тонким пером женщина тщательно и кропотливо выводила что-то на листах бумаги перед собой. Время было дневное, но обеденные часы еще не подошли, так что зала была абсолютно пуста.

Когда я придвинулся к женщине совсем близко и неловко кашлянул, Рене бросила на меня виноватый взгляд:

— Прости, — сказала она заговорщическим шепотом, — придется подождать, я не могу оторваться сейчас, или оно потеряется.

— Кто? — спросил я глупо, и она широко улыбнулась:

— Вдохновение. Еще полчасика, и я вся твоя.

Я заглянул ей через плечо, вглядываясь в изгибы незнакомого, угловатого языка когда-то канувшего в лету. Мир давно уже утратил свои местные особенности, обретя один, понятный всем язык, но в памяти книг были десятки, если не сотни, различных диалектов, о существовании которых я мог лишь подозревать.

— Садись рядом, ты не мешаешь моему вдохновению, правда, милая? — сказала Рене, то ли развлекаясь, то ли и вправду разговаривая с самой собой. — Итракский, на этом языке говорили все северные земли, что лежат теперь между сейсмическими разломами двух углов. Слышал о них? — она принялась выводить новую строку и я, не сдержавшись, читал, что она пишет.

— Для наблюдения за движением льдов мы воспользовались самым простым методом. Судно «Шарать» было вморожено в лед, его экипаж каждый день определял точное местоположение корабля…

— Что это? — удивился я.

— Наука своего времени, — Рене потянулась. — Люди всегда хотели познать землю, человеку было интересно абсолютно все, но, я так понимаю, люди семи городов больше не задумываются о том, что в мире существует что-то, кроме привычной им жизни.

— Это не так, — с жаром возразил я.

— Ваш кругозор отсечен высокими городскими стенами, разве нет? — ее серьезный тон не вязался с насмешливой фразой. — Все так, но в этом нет твоей вины, не грусти. Хочешь почитать что-то полезное?

— Хочу, — согласился я. — Дори Рене, мне сказали, что есть летописи, написанные вашей рукой? Обо всем на свете. Мне бы хотелось узнать о Мастере и Северном, о магах вообще, о драконах и городе…

— Там очень много томов, — женщина улыбалась.

— Но они написаны вами и вы можете дать мне нужные части.

Она посмотрела на меня с изумлением, потом фыркнула:

— Демиан, милый Демиан, ты думаешь, что я помню, в каком месте искать эту чушь? О, порой в день я исписываю десятки страниц, сжимаю их под прессом и оплетаю в кожу. И вот очередной том встает на полку. Даже не представляю, как найти то, что тебе нужно в моих летописях. Я их ненавижу, они живут независимо от меня. На их страницах сплетаются судьбы, мысли, места, пляшут слова, там полный хаос, как и в мире вокруг. Безусловно, в них изложена вся жизнь Мастера… или моя, судьба города и последнего керамического горшка, разбитого Энди на прошлой неделе. Энди, к твоему сведению, это подмастерье Калороне, он работает у печи, потому что незрячий старик может обжечься. К чему я все это? Забудь про летописи, о городе есть «Шесть песен Тривли», в них ты встретишь упоминание о магах. Немного общие, но в целом сойдет. О драконах? — она задумалась. — А что ты хочешь знать о драконах?

— Об Истоке…