Жертвы времени (СИ)

Я освободился от видений сам, но все еще слышал голоса, чувствовал запахи, глядя вдоль мерцающих слабым светом стен. Тогда новые видения коснулись моего сознания. Это прикосновение было мягким, призрак не хотел причинить мне вреда. Он лишь молчаливо передавал свои истории, о которых мне следовало знать.

Я увидел людей, собравшихся на улицах города. Их одежды казались старомодными, блеклыми, сшитыми из грубо выделанной ткани.

Толпа ревела.

Нескольких человек, облаченных в длинные белые льняные плащи, чьи края стелились по земле и колыхались на мягком утреннем ветру, стояли в центре площади. Я увидел, как с почтением расступился народ, наклонив головы с трепетным страхом, открывая залитые алой, свежей кровью камни мостовой.

— Вот ваша жертва! — крикнул кто-то, и толпа откатилась еще дальше, освобождая путь. Сильные руки нескольких мужчин подняли над собой обезглавленное женское тело. Расшитое золотыми нитками с вплетенными в узор камнями платье, охватившее когда-то стройную фигуру, было вымазано кровью, и эти красные пятна на белой и бирюзовой ткани казались нереальными.

Рослая седая женщина, которую нельзя было назвать старухой, подняла за волосы отсеченную голову и с отчаянным криком воздела ее к небу. В ней не было ничего человеческого, и толпа, отвечая творившемуся безумию, взорвалась многоголосым воем.

— Смотри на восход, — глухо сказал один из жрецов, и его голос с легкостью перекрыл шум толпы. Мужчина был в возрасте, но ни одна лишняя морщина, ни один шрам не перечеркнул его лица. — Сила лети.

— Миры оплети, — подхватил его слова другой голос. Этот человек был высок и красив, его длинные черные волосы разметались по плечам. — Черту очерти.

— Сила лети, — снова сказал старший. — Стену крепи.

— Жестокость, варварство, — сказал кто-то из толпы, но его услышали.

— А ты готов сам отдать себя? — резко спросил старший, и толпа расступилась, оставив стоять посреди мостовой хмурого старика с глазами, полными слез. Все сейчас смотрели на него, сторонясь, будто чумного. Но верно, он и был таким, в изодранной рубахе, со слипшимися от грязи волосами и покрытым сочащимися гноем язвами лицом.

— И ты уверен, — продолжал жрец, — что этого будет достаточно?

При этих словах руки, державшие мертвое женское тело, ослабли, опуская пустую оболочку на землю.

— Этого не будет достаточно, — сказал старик. — Я свое пожил, что во мне? Ничего! И потому я уйду и стану первым, кто усомнился в вашей правоте. Я первый, кто подвергает сомнению вашу силу, я первый, кто осмелился в лицо упрекнуть вас за жестокость.

Я найду того, кто отдаст себя и сделает это по своей воле, того, чьей силы будет достаточно! На веки!